Борис Андреевич Пильняк. Голый год

Роману предшествуют два эпиграфа. Первый (ко всему роману) взят из книги ВлБытие разумное, или Нравственное воззрение на достоинство жизниВ». ВлКаждая минута клянется судьбе в сохранении глубокого молчания о жребии нашем, даже до того времени, когда она с течением жизни соединяется, и тогда когда будущее молчит о судьбине нашей, всякая проходящая минута вечностью начинаться можетВ». Второй эпиграф (к ВлВступлениюВ») взят из А. Блока: ВлРожденные в года глухие, / Пути не помнят своего. / Мы, дети страшных лет России, / Забыть не в силах ничегоВ».

Однако память несуразна и бессмысленна. Так композиционно и предстают воспоминания первых революционных лет (Влновой цивилизацииВ») в постоянном сопоставлении с тысячелетней историей, со стариной, плохо поддающейся перековке. В канонном купеческом городе Ордынине живет, к примеру, торговец Иван Емельянович Ратчин, Влв доме которого (за волкодавами у каменных глухих ворот) всегда безмолвно. Лишь вечерами из подвала, где обитают приказчики с мальчиками, доносится подавленное пение псалмов и акафистов. Дома у приказчиков отбираются пиджаки и штиблеты, а у мальчиков штаны (дабы не шаманались ночами)Вл. Из такого дома когда-то на первую мировую войну уходит сын Ивана Емельяновича тАФ Донат. Повидав мир и однажды подчинившись безропотно коммунистам, он по возвращении конечно же хочет все изменить в сонном царстве и для начала отдает отцовский дом Красной гвардии. Доната радуют все перемены в Ордынине, любое разрушение старого. В лесах, раскинувшихся вокруг города, загораются красные петухи барских усадеб. Без устали, хотя бы в четверть силы, меняя хозяев, работают Таежные заводы, куда давно проведена железная дорога. ВлПервый поезд, который остановился в Ордынине, был революционный поездВ».

Определяет лицо города и нынешняя жизнь старой княжеской семьи Ордыниных. ВлБольшой дом, собиравшийся столетиями, ставший трехсаженным фундаментом, как на трех китах, в один год полысел, посыпался, повалился. Впрочем, каинова печать была припечатана уже давноВ». Князь Евграф и княгиня Елена, их дети Борис, Глеб и Наталья запутались в водоворотах собственных судеб, которые ещё больше, до безысходности, затянула родная Россия. Кто-то из них пьет, кто-то плачет, кто-то исповедуется. Глава дома умирает, а одна из дочерей тянется к новой жизни, то есть к коммунистам. Железная воля, богатство, семья как таковые обессилели и рассыпаются как песок. ВлТе из Ордыниных, кто способен мыслить, склоняются к тому, что путь России, конечно, особенный. ВлЕвропа тянула Россию в свою сторону, но завела в тупик, отсюда и тяга русского народа к бунтутАж Посмотри на историю мужицкую: как тропа лесная тысячелетие, пустоши, починки, погосты, перелоги-тысячелетия. Государство без государства, но растет как гриб. Ну и вера будет мужичьятАж А православное христианство вместе с царями пришло, с чужой властью, и народ от него в сектантство, в знахари, куда хочешь. На Яик, тАФ от власти. Ну-ка, сыщи, чтобы в сказках про православие было? тАФ лешаи, ведьмы, водяные, никак не господь СаваофВ».

Герои, занимающиеся археологическими раскопками, часто обсуждают русскую историю и культуру. ВлВеличайшие наши мастера, тАФ говорит тихо Глеб, тАФ которые стоят выше да Винча, Корреджо, Перуджино, тАФ это Андрей Рублев, Прокопий Чирин и те безымянные, что разбросаны по Новгородам, Псковам, Суздалям, Коломнам, по нашим монастырям и церквам. Какое у них было искусство, какое мастерство! Как они разрешали сложнейшие задачи. Искусство должно быть героическим. Художник, мастер-подвижник. И надо выбирать для своих работ тАФ величественное и прекрасное. Что величавее Христа и богоматери? тАФ особенно богоматери. Наши старые мастера истолковали образ богоматери как сладчайшую тайну, духовнейшую тайну материнства тАФ вообще материнстваВ».

Однако современные бунтари, обновители мира, авторы реформ в ордынинской жизни бескультурны и чужеродны России. Чего стоит комиссар Лайтис, приехавший в Ордынин издалека со стеганым сшитым мамой атласным одеяльцем и подушечкой, которые он по наущению объявляющего себя масоном Семена Матвеича Зилотова расстилает в алтаре монастырской часовни, чтобы предаться там любви с совслужащей, машинисткой Олечкой Кунс, невольной доносчицей на своих соседей. После ночи любви в алтаре кто-то поджег монастырь, и ещё одно культовое здание было разрушено. Прочитавший всего несколько масонских книг Зилотов, как старый чернокнижник, бессмысленно повторяет: ВлПентаграмма, пентаграмма, пентаграмматАжВ» Счастливую любовницу Олечку Кунс арестуют, как и многих других невиновныхтАж

Один из персонажей уверен, что новой жизни надо противостоять, надо противиться тому, что так властно ворвалось, надо оторваться от времени, остаться свободным внутренне (Влотказаться от вещей, ничего не иметь, не желать, не жалеть, быть нищим, только жить с картошкой ли, с кислой капустой, все равноВ»). Другая анархически и романтически настроенная героиня Ирина утверждает, что в новое время нужно жить телом: ВлМыслей нет, тАФ в тело вселяется томленье, точно все тело немеет, точно кто-то гладит его мягкой кисточкой, и кажется, что все предметы покрыты мягкой замшей: и кровать, и простыня, и стены, все обтянуто замшей. Теперешние дни несут только одно: борьбу за жизнь не на живот, а на смерть, поэтому так много смерти. К черту сказки про какой-то гуманизм! У меня нету холодка, когда я думаю об этом: пусть останутся одни сильные и навсегда на пьедестале будет женщинаВ».

В этом героиня ошибается. Для коммунистов барышни, которых они поят чаем с ландрином, всегда были и будут ВлинтерполитичныВ». Какое там рыцарство, какой пьедестал! На экране Вера Холодная может умереть от страсти, но в жизни девушки умирают от голода, от безработицы, от насилия, от безысходных страданий, от невозможности помочь близким, создать семью, наконец. В предпоследней главе ВлКому тАФ таторы, а кому тАФ ляторыВ» отчетливо и категорически вписаны большевики, величаемые автором Влкожаными курткамиВ»: ВлКаждый в стать кожаный красавец, каждый крепок, и кудри кольцом под фуражкой на затылок, у каждого крепко обтянуты скулы, складки у губ, движения у каждого утюжны. Из русской рыхлой и корявой народности тАФ отбор. В кожаных куртках не подмочишь. Так вот знаем, так вот хотим, так вот поставили тАФ и баста. Петр Орешин, поэт, правду сказал: ВлИли воля голытьбе или в поле на столбеВ». Один из героев такого толка на собраниях старательно выговаривает новые слова: константировать, энегрично, литефонограмма, фукцировать. Слово ВлмогутВ» звучит у него как ВлмагутьВ». Объясняясь в любви женщине красивой, ученой, из бывших, он утвердительно говорит: ВлОба мы молодые, здоровые. И ребятенок у нас вырастет как надоВ». В словарике иностранных слов, вошедших в русский язык, взятом им для изучения перед сном, напрасно он ищет слово ВлуютВ», такого не разместили. Зато впереди в самой последней главе без названия всего три важных и определяющих будущую жизнь понятия: ВлРоссия. Революция. МетельВ».

Автор оптимистически изображает три Китай-города: в Москве, Нижнем Новгороде и Ордынине. Все они аллегорически восходят к просуществовавшей долгие тысячелетия Небесной империи, которой нет и не будет конца. И если проходящая минута вечности начинается голым годом, за которым, вероятнее всего, воспоследует ещё такой же (раздрай, мрак и хаос), это ещё не значит, что Россия пропала, лишившись основных своих нравственных ценностей.

Вместе с этим смотрят:

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.

"Вальдшнепи" Миколи Хвильового. Проблеми iнтерпретацii й iнтертекстуального прочитання