Символика еды в поэме Н.В. Гоголя ВлМертвые душиВ»

Ранчин А. М.

Гастрономические вкусы и наклонности гоголевских помещиков из ВлМертвых душВ» являются важной характеристикой, средством раскрытия характеров, одним из способов авторской оценки и ВлинструментомВ» символизации их образов. В ВлгастрономическомВ» пласте ВлМертвых душВ» выделяются пары персонажей: Манилов тАУ Плюшкин и Коробочка тАФ Собакевич.

Манилов и Плюшкин

Только в гостях у Манилова и у Плюшкина Чичиков не проявляет интереса к обеду. В доме Манилова еда как бы заменена словом, беседой тАФ Павел Иванович ограничивается сомнительного качества Влдуховной пищейВ»: ВлХозяин очень часто обращался к Чичикову с словами: тАЬВы ничего не кушаете, вы очень мало взялитАЭ. На что Чичиков отвечал всякий раз: тАЬПокорнейше благодарю, я сыт, приятный разговор лучше всякого блюдатАЭВ». В действительности блюда на обеде подаются, и еда упомянута: супруга Манилова Лизанька Влсела за свою суповую чашкуВ», сын Фемистоклюс жует хлеб и едва не роняет каплю из носа в суп; другой сын, Алкид, Влначал <тАж> грызть баранью кость, от которой у него обе щеки лоснились жиромВ». Однако меню не детализировано, а вкушение пищи гостем не описано.

В экспозиционной характеристике четы Маниловых вкушение пищи присутствует: ВлНесмотря на то, что минуло более восьми лет их супружеству, из них все еще каждый приносил другому или кусочек яблочка, или конфетку, или орешек и говорил трогательно-нежным голосом, выражавшим совершенную любовь: тАЬРазинь, душенька, свой ротик, я тебе положу этот кусочектАЭ. Само собою разумеется, что ротик раскрывался при этом случае очень грациозноВ». Однако предметы еды в этом фрагменте, во-первых, словно лишаются питательных признаков, превращаясь благодаря уменьшительно-ласкательным суффиксам в нечто очень субтильное и полуэфемерное.

У Плюшкина же Чичиков есть побрезговал. Сходство ситуаций значимое: если Коробочка, Ноздрев (он, впрочем, на особенный манер) и Собакевич не чураются телесного, удовольствий плоти и их болезнь заключается в неразвитости и/или отсутствии духовного начала, то у Манилова духовное начало измельчало, а у Плюшкина чудовищно извращено.

Однако по признакам, связанным с концептом еды, Плюшкин не только соотнесен с Маниловым, но и противопоставлен ему, как, впрочем, и всем остальным помещикам первого тома. Первая из двух деталей, ниже рассматриваемых, тАФ не еда, а знак еды, но у Плюшкина и реальная еда, будучи испорчена, приобретает чисто виртуальные, семиотические свойства. У него имеются Влмраморный позеленевший пресс с яичком наверхуВ» и кулич, который некогда привезла Плюшкину старшая дочь Александра Степановна и которым он хочет угостить Чичикова (Влсухарь из куличаВ», Влсухарь-то сверху, чай, поиспортился, так пусть соскоблит его ножом <тАж>В»), вероятно, ассоциируются с пасхальной едой тАУ с яйцом и с куличом, которыми разговляются в праздник Христова Воскресения. (Впрочем, о том, что кулич был привезен именно к Пасхе, не упомянуто.) Но яичко, как и весь пресс, очевидно, ВлпозеленевшееВ»: зеленый цвет (пресс, по-видимому, изготовлен из бронзы, покрывшейся патиной) напоминает о плесени. Символическим значением яйцо наделено еще в повести ВлСорочинская ярмаркаВ»: попович рассказывает Хивре о подношениях, полученных его отцом: Вл<тАж> Батюшка всего получил за весь пост мешков пятнадцать ярового, проса мешка четыре, книшей с сотню, а кур, если сосчитать, то не будет и пятидесяти штук, яйца же большею частию протухлыеВ». Протухшее яйцо выступает как знак греховности.

А кулич превратился в сухарь. Итак, детали, связанные с символикой Воскресения, поставлены в семантический ряд тАШгниение, умираниетАЩ. В этой связи существенно, что фамилия гоголевского персонажа может быть понята как производная от лексемы ВлплюшкаВ»; соответственно, сам Плюшкин подчеркнуто представлен как подобие засохшего кулича, как ВлсухарьВ», омертвевший душой.

Любопытно использование при нравственной характеристике Плюшкина гастрономической метафорики: ВлОдинокая жизнь дала сытную пищу скупости, которая, как известно, имеет волчий голод и чем более пожирает, тем становится ненасытнее <тАж>В». Плюшкин в этой характеристике тАФ единственный из помещиков, который Влне естВ», но которого ВледятВ», ВлсъедаютВ» его собственные пороки.

Коробочка и Собакевич

В отличие от предыдущей пары это истинные и даже чрезмерные гурманы (особенно Собакевич). Соответственно, если пороки первых двух имеют скорее духовный характер, то у вторых тАФ скорее ВлплотскийВ».

Коробочка

Хозяйка угощает Чичикова, в частности, блинами, из которых гость свернул три блина и, обмакнувши их в растопленное масло, отправил в рот <тАж>

-У вас, матушка, блинцы очень вкусны, - сказал Чичиков, принимаясь за принесенное горячееВ».

Было бы соблазнительно соотнести угощение блинами со славянской ритуальной трапезой по покойнику, причем в роли покойника (Влмертвой душиВ») может выступать как хозяйка, так и гость или оба персонажа. (Вообще, Коробочка ассоциируется с инфернальным миром, будучи наделена чертами ведьмы и Бабы-яги, о чем писали А.Д. Синявский и М.Я. Вайскопф (Терц А. <Синявский А.Д.> В тени Гоголя. Лондон; Париж, 1975; Вайскопф М.Я. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. 2-е изд., испр. и расшир. М.: Рос. гос. гум. ун-т, 2002). Образ Бабы-яги привлекал внимание Гоголя тАФ писателя; она персонаж ВлНочи накануне Ивана КупалаВ». Черты Бабы-яги прослеживаются в образе Влжертвы могилыВ», старухи с мутными глазами, отворяющей ворота в <Главах из романа тАЬГетьмантАЭ> У Коробочки Чичиков Влчувствовал, что глаза его липнули, как будто их кто-нибудь вымазал медомВ». Сон может быть в данном контексте заместителем смерти. В волшебных сказках именно Баба-яга испытывает героя, ставя перед ним задачу не уснуть (Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. [3-е изд.]. СПб.: Изд-во С.-Пб. ун-та, 1996. С. 80-81).

Но Коробочка еще и владелица настоящего меда, который пытается продать заезжему гостю. Мед же тАФ реальный, а не метафорический тАФ наряду с блинами использовался в похоронном обряде: ВлПока покойник еще в доме, его угощают блинами: когда пекут блины, первый блин, еще горячий, иногда смазанный медом, кладут на лавку в головах умершего, или на окно, или на божницу. <тАж> На похоронах и поминках принято подавать кутью <тАж> вареный ячмень или пшеницу с разведенным водою медом, затем блины, кисель с медом <тАж> основной напиток тАФ подслащенное медом пиво или брагаВ» (Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография / Пер. с нем. К.Д. Цивиной. М.: Наука, 1991. 356).

Собакевич

Собакевич тоже хлебосол и гурман, но он также и чревоугодник. Вместе с тем он Влпатриот в едеВ» тАФ поглощает щи и няню, обвиняя наученного французом губернаторского повара в приготовлении кота под видом зайца и напоминая об обыкновении французов есть лягушек; достается от обжоры Собакевича французам и немцам и за то, что Влвыдумали диету, лечит голодом!В».

Поглощаемая Собакевичем за обедом и усердно предлагаемая Чичикову Влняня, известное блюдо, которое подается к щам и состоит из бараньего желудка, начиненного гречневой кашей, мозгом и ножкамиВ» тАФ это контекстуально полугротескный образ, фактически метафорическое изображение самого Собакевича, в котором желудок составляет все, а душа и мысль запрятаны необычайно глубоко. Получается, что желудок словно обволакивает всего Собакевича, являясь его покровом, кожей.

Способность Собакевича к поглощению пищи представлена как черта поистине эпическая. Позднее, на приеме в городе, Собакевич в мгновение ока съел осетра.

В быту Собакевича как бы въяве осуществлено то, что было бахвальством у Ноздрева. Таков невероятный индюк ростом с теленка, набитый Влневесть чемВ», кстати ВлаукающийсяВ» с индейским петухом Коробочки, которому Чичиков сказал ВлдуракаВ»: теперь, поедая индюка, (Гиперболизированный, громадный индюк напоминает хвастливые рассуждения о своих индейках помещика Ивана Ивановича из повести ВлИван Федорович Шпонька и его тетушкаВ») Чичиков словно мстит старому знакомому. А Влредька, варенная в медуВ» заставляет вспомнить о метафорическом меде дома Коробочки.

Весьма красноречиво обращение во время обеда Собакевича к супруге ВлдушенькаВ» и ВлдушаВ». Лексема, обозначающая душу, ставится в гастрономический контекст, что создает эффект комического оксюморона. Отчасти аналогичный случай представлен в ВлРевизореВ»: записка городничего на счете (Влуповая на милосердие Божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеекВ»). Также создается комический эффект: супруга Собакевича как его душа, в теле самого хозяина словно отсутствующая.

Показательно и внутреннее (не осознаваемое самим Михаилом Семеновичем) противоречие между грехом чревоугодия, которому он придается, и ритуальной чистотой в пище и перекрещиванием рта.

Однако отношение к Собакевичу никак не сводится к сатире, отчужденности и т. д. Ранее, в связи с обедом Чичикова в придорожном трактире, Гоголь замечал: ВлАвтор должен признаться, что весьма завидует аппетиту и желудку такого рода людейВ».

Конечно, эта ВлисповедьВ» тАФ признание, эта зависть подсвечены иронией и контрастируют с другим признанием автора в ВлплюшкинскойВ» главе, уже совершенно серьезным и патетическим, тАФ с признанием в оскудении чувств, в старении души. (Впрочем, для зависти этим ВлгосподамВ» у автора ВлМертвых душВ» был реальный физиологический резон: Гоголь страдал желудком и был вынужден отказываться от пищи; сетования по этому прискорбному поводу содержатся в его письме А.С. Данилевскому от 31 декабря 1838 г.)

Но изображение обильной трапезы в ВлМертвых душахВ» не сводится к иронической трактовке и к изображению греха чревоугодия, хотя собакевичевское объедание тАФ это, конечно, порок и грех. Во-первых, сытный и даже чрезмерный обед тАФ проявление симпатичного Гоголю хлебосольства. П.М. Бицилли, анализируя образ жизни персонажей ВлСтаросветских помещиковВ», провел параллель с характеристикой усадебного времяпрепровождения в ВлЕвгении ОнегинеВ» (Бицилли П.М. Проблема человека у Гоголя // Бицилли П.М. Избранные труды / Сост., подгот. тексов и коммент. В.П. Вомперского и И.В. Анненковой. М.: Наследие, 1996. С 570). П.М. Бицилли обращает внимание на низкий, комический или полукомический план изображения усадебного быта обоими писателями. Однако этот быт, полный дорогих автору ВлЕвгения ОнегинаВ» Влпривычек милой стариныВ», для Пушкина не только ВлнизкийВ». Как и для автора ВлСтаросветских помещиковВ».

Хлебосольство представлено как симпатичная автору черта патриархального быта и как выражение гостеприимства еще в предисловии к первой части ВлВечеров на хуторе близ ДиканькиВ»: ВлЗато уж как пожалуете в гости, то дынь подадим таких, каких вы отроду, может быть, не ели; а меду, и забожусь, лучшего не сыщете на хуторах. Представьте себе, что как внесешь сот тАФ дух пойдет по всей комнате, вообразить нельзя какой: чист, как слеза или хрусталь дорогой, что бывает в серьгах. А какими пирогами накормит моя старуха! Что за пироги, если б вы только знали: сахар, совершенный сахар! А масло так вот и течет по губам, когда начнешь есть. <тАж> Пили ли вы когда-либо, господа, грушевый квас с терновыми ягодами или варенуху с изюмом и сливами? Или не случалось ли вам подчас есть путрю с молоком? Боже ты мой, каких на свете нет кушаньев! Станешь есть тАФ объедение, да и полноВ».

Панегирик еде в ВлПовести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном НикифоровичемВ» исполнен иронии и даже приобретает мрачный тон в соотнесенности с изображаемой страшной историей ссоры двух пошло самодовольных приятелей: ВлНе стану описывать кушаньев, какие были за столом! Ничего не упомяну ни о мнишках в сметане, ни об утрибке, которую подавали к борщу, ни об индейке с сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое очень походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том соусе, который есть лебединая песнь старинного повара, тАФ о том соусе, который подавался обхваченный весь винным пламенем, что очень забавляло и вместе пугало дам. Не стану говорить об этих кушаньях потому, что мне гораздо более нравится есть их, нежели распространяться об них в разговорахВ». Однако эта ирония, как представляется, не направлена на гастрономические изыски и на гурманство как таковые. По-видимому, аналогичным образом можно трактовать и изображение обеда в повести ВлКоляскаВ»: ВлОбед был чрезвычайный: осетрина, белуга, стерляди, дрофы, спаржа, переплеки, куропатки, грибы доказывали, что повар еще со вчерашнего дня не брал в рот горячего, и четыре солдата с ножами в руках работали на помощь ему всю ночь фрикасеи и желеВ».

Гоголевские помещики-хлебосолы тАФ Григорий Григорьевич Сторченко (повесть ВлИван Федорович Шпонька и его тетушкаВ») и Петр Петрович Петух (второй том ВлМертвых душВ»). О хлебосольстве богатых помещиков как о глубоко симпатичной ему черте Гоголь упоминает в письме матери из Любека от 25 августа 1829 г.

Сытная, хотя и лишенная ВлизлишествВ» Собакевича и гастрономических изысков еда представлена как идиллия трапезы в поэме ВлГанц КюхельгартенВ». Хозяйка Берта приглашает за стол:

тАжлучше сядем мы

Теперь за стол, не то простынет все:

И каша с рисом и вином душистым,

И сахарный горох, каплун горячий,

Зажаренный с изюмом в маслеВ». Вот

За стол они садятся мирно;

И скоро вмиг вино все оживило

И, светлое, смех в душу пролило.

А в сознании простонародного рассказчика в повести ВлВечер накануне Ивана КупалаВ» вкусная пища даже предстает неотъемлемым признаком загробного благополучия: ВлДед мой (Царство ему Небесное! чтоб ему на том свете елись одни только буханцы пшеничные да маковники в меду!) умел чудно рассказыватьВ». Естественно, это высказывание, языческое по сути, подсвечено авторской иронией, однако не подвергнуто автором ригористической оценке.

В письме XXII ВлРусский помещик (Письмо к Б. Н. БтАж.му) из книги ВлВыбранные места из переписки с друзьямиВ» вкушение еды, совместная трапеза помещика с мужиками также наделены значением патриархального идиллического пира, соединяющего барина с его крепостными; но также общий обед наделяется и значением религиозным тАФ наподобие общих трапез тАФ агап первых христиан; обед сравнивается с угощением в Светлое Христово Воскресение.

Обед, совместное вкушение пищи для Гоголя имеет особенное значение, и не случайно в этом же письме автор советует: ВлЗаведи, чтобы священник обедал с тобою всякий день. Читай с ним вместе духовные книги: тебя же это чтение теперь занимает и питает более всегоВ». Насыщение плоти и духовная трапеза (вкушение слов из церковных книг) поставлены рядом, хотя, к твых душ Петух (второй том ВлМДонечно, духовное всецело доминирует.

Механическое, незаинтересованное, ВлневкусноеВ» поглощение пищи представлено Гоголем как бесспорный изъян, как проявление внутренней ущербности в повести ВлШинельВ», герой которой Акакий Акакиевич Башмачкин Влприходя домой, <тАж> садился тот же час за стол, хлебал наскоро свои щи с и ел кусок говядины с луком, вовсе не замечая их вкуса, ел все это с мухами и со всем тем, что ни посылал Бог на ту пору. Заметивши, что желудок начинал пучиться, вставал из-за стола, вынимал баночку с чернилами и переписывал бумаги , принесенные на домВ».

И наконец, обжорство Собакевича и Петуха тАФ сниженный вариант ВлбогатырстваВ» и русской ВлширотыВ» и безудержности. Собакевич и Петух в этом отношении напоминают персонажа русских волшебных сказок Объедало (сюжет о шести товарищахВ» тАФ тип АТ 313, например тексты № 137, 138 и 144 из сборника А.Н. Афанасьева; а также текст № 219 ВлМорской царь и Василиса ПремудраяВ»). Не случайно Собакевич всячески подчеркивает свою ВлрусскостьВ», нещадно браня иноземцев-французов и их кухню. Но ведь и автор тАФ хотя и в совсем ином плане тАФ прославляет русское начало, противопоставляя его иноземным навыкам и обычаям в знаменитом лирическом отступлении о Руси Влптице тройкеВ».

Способность к поглощению пищи в огромных количествах представлена как черта эпической героики в повести ВлТараса БульбаВ», в которой Тарас произносит о еде такие слова: Вл<тАж> Тащи нам всего барана, козу давай <тАж>!В», текст второй редакции). Они перекликаются с высказыванием Собакевича: ВлУ меня когда свинина тАФ всю свинью давай на стол, баранина тАФ всего барана тащи, гусь тАФ всего гуся!В».

Совершенно особенное место занимает в ряду помещиков из первого тома ВлМертвых душВ» НОЗДРЕВ. Он лжегурман: стремится к изысканности, пытается потрафлять вкусу, но из этого получается нечто чудовищное. Принцип ВлкучиВ» безраздельно властвует в ноздревской гастрономии: его повар Влруководствовался более каким-то вдохновеньем и клал первое, что попадалось под руку: стоял ли возле него перец тАУ он сыпал перец, капуста ли попалась тАУ совал капусту, пичкал молоко, ветчину, горох, - словом, катай-валяй, было бы горячо, а вкус какой-нибудь, верно, выдетВ». Так же обстоит дело с вином: ВлМадера, точно, горела во рту, ибо купцы, зная уже вкус помещиков, любивших добрую мадеру, заправляли ее беспощадно ромом, а иной раз вливали туда и царской водкиВ». Ноздрев в галерее посещенных Чичиковым помещиков тАФ центральный персонаж, третий из пяти, и как гастроном противопоставлен всем прочим.

Анализ ВлгастрономическогоВ» кода, показывает неполное соответствие гоголевскому тексту господствующих в науке трактовок композиции помещичьих глав. В качестве композиционного принципа назывались и возрастающая мера деградации, омертвления (Белый Андрей. Мастерство Гоголя. М.; Л., 1934. С. 103), и противопоставленность Плюшкина как более сложного и способного к воскресению характера всем прочим (Манн Ю.В. Поэтика Гоголя // Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. Вариации к теме. М., 1996. 273-282, в известной мере В.Н. Топоров. тАФ Топоров В.Н. Вещь в антропоцентрической перспективе (апология Плюшкина) // Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Образ. Символ: Исследования в области мифопоэтического: Избранное. М., 1995). Д.П. Ивинский в композиции первого тома ВлМертвых душВ» прослеживает симметрические фигуры с Маниловым и Плюшкиным по краям, с которыми Чичиков договорился легче, чем с прочими, и с ВлтяжелымиВ» для Чичикова Коробочкой и Собакевичем внутри этой рамки, чьи образы составляют вторую пару, центром же является Ноздрев, в попытке договориться с которым Чичиков терпит полное фиаско (Ивинский Д.П. О композиции первого тома поэмы Н.В. Гоголя ВлМертвые душиВ» // http://" onclick="return false">

Если Гоголь действительно задумывался о воскрешении Плюшкина, то, скорее, не потому, что было легче сделать, а потому, что это было труднее. Но если и он способен к воскрешению, то тогда могли духовно возродиться и другие персонажи первого тома. В его лице воскресли бы и все остальные персонажи этой несколько монструозной помещичьей галереи.

Вместе с этим смотрят:

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.

"Вальдшнепи" Миколи Хвильового. Проблеми iнтерпретацii й iнтертекстуального прочитання