Граф Л.Н. Толстой: путь к ВлВойне и мируВ»

Ранчин А. М.

Своеобразие тАЬДетстватАЭ и тАЬОтрочестватАЭ тонко подметил литератор и критик Н. Г. Чернышевский в статье тАЬДетство и отрочество. Военные рассказы гр. ТолстоготАЭ (1856). Он назвал отличительными чертами толстовского таланта тАЬглубокое знание тайных движений психической жизни и непосредственную чистоту нравственного чувстватАЭ. (Библиотека русской критики: Критика 50-х годов XIX века. М., 2002. С. 250.)

По тонкому сравнению критика, Влeсть живописцы, которые знамениты искусством уловлять мерцающее отражение луча на быстро катящихся волнах, трепетание света на шелестящих листьях, переливы его на изменчивых очертаниях облаков: о них по преимуществу говорят, что они умеют уловлять жизнь природы. Нечто подобное делает граф Толстой относительно таинственнейших движений психической жизни. В этом состоит, как нам кажется, совершенно оригинальная черта его таланта. Из всех замечательных русских писателей он один мастер на это делоВ».

Три повести Толстого - не последовательная история воспитания и взросления главного героя и рассказчика, Николеньки Иртеньева. Это описание ряда эпизодов его жизни - детских игр, первой охоты и первой влюбленности в Сонечку Валахину, смерти матери, отношений с друзьями, балов и учебы.. То, что окружающим кажется мелким, недостойным внимания и то, что для других является действительными событиями жизни Николеньки, в сознании самого героя-ребенка занимают равное место. Обида на воспитателя Карла Ивановича, который убил над головой Николеньки муху хлопушкой и разбудил его, переживается героем не менее остро, чем первая любовь или разлука с родными. Толстой подробно описывает чувства ребенка.

В ВлДетствеВ» Толстой открывает многослойность сознания, в котором одновременно уживаются противоположные чувства, стремления и мысли, искренность соседствует с чертами некоего любования собой, а порой и притворства. Так, Николенька, потерявший милую, бесконечно дорогую ему маменьку, скорбит, но какие разноречивые чувства уживаются в его душе. И не просто уживаются, а смешиваются и перетекают друг в друга: ВлВспоминая теперь свои впечатления, я нахожу, что только одна эта минута самозабвения была настоящим горем. Прежде и после погребения я не переставал плакать и был грустен, но мне совестно вспомнить эту грусть, потому что к ней всегда примешивалось какое-то самолюбивое чувство: то желание показать, что я огорчен больше всех, то заботы о действии, которое я произвожу на других, то бесцельное любопытство, которое заставляло делать наблюдения над чепцом Мими и лицами присутствующих. Я презирал себя за то, что не испытываю исключительно одного чувства горести, и старался скрыть все другие; от этого печаль моя была неискренна и неестественна. Сверх того, я испытывал какое-то наслаждение, зная, что я несчастлив, старался возбуждать сознание несчастия, и это эгоистическое чувство больше других заглушало во мне истинную печальВ» (гл. XXVII).

В советское время часто цитировалось ленинское определение искусства Толстого как Влсрывания всех и всяческих масокВ». Между тем, если не ограничивать это ВлискусствоВ» социальным обличением, как это делал Ленин, становится очевидным, что Толстой открывает, высветляет любые формы рисовки, наигранности, неискренности, присущие и людям неплохим, присущие почти всем тАФ по крайней мере, в верхах общества.

Герои Толстого тАФ и Николенька Иртеньев первый в этом ряду тАФ в большинстве своем не социальные типы и определенно очерченные характеры с устойчивым набором качеств. ВлЧеловек у Толстого не ограничен своим характером. В дотолстовском романе считалось высшим достижением, если решительно все, что сообщалось о герое, определяло его характер. Это было лучшей похвалой писателю. Но герой Толстого тАФ больше, чем характер. То есть он действует не только как характер, но и как тот, в ком проявляются, через кого познаются законы и формы общей жизни. <тАж>

Текучесть толстовского персонажа тАФ это не отсутствие характера, а особое отношение между свойствами этого характера, мотивами поступков и самими поступками. <тАж> Персонажи Толстого бывают умными, храбрыми, добрыми, но это не значит, что все побуждения, возникающие в их сознании, соответствуют этим качествам. Характер с устойчивыми свойствами тАФ только один из элементов многослойной ситуации, всякий раз определяющей поведение. Исследуемые Толстым процессы тАФ это и есть непрерывная смена взаимосвязанных ситуацийВ», тАФ писала Л. Я. Гинзбург (Гинзбург Л. Я. О психологической прозе. Изд. 3-е. М., 1999. С. С. 272, 274тАФ275).

Изображение чувств героя в тАЬДетстветАЭ, тАЬОтрочестветАЭ и тАЬЮноститАЭ напоминает анализ собственных переживаний в дневниках Толстого. Так, Влжизненные правилаВ», которые вырабатывает и устанавливает для себя Николенька Иртеньев (ВлОтрочествоВ»), напоминают аналогичные правила самовоспитания и самоконтроля, записываемые в дневниках Толстым. Намеченные в дневниках и воплощенные в этих трех повестях принципы изображения внутреннего мира персонажей перейдут в романы тАЬВойна и миртАЭ, тАЬАнна КаренинатАЭ и во многие другие более поздние произведения Толстого. Отдельные художественные образы и мотивы трилогии будут варьироваться в этих сочинениях. Таков образ няни Натальи Савишны, вяжущей чулок в доме, где умирает Николенькина мать. ВлЭхомВ», отголоском этого образа, в глубине которого мерцают символические ассоциации с прядущей Паркой, античной богиней судьбы, будет в ВлВойне и миреВ» Наташа Ростова, сидящая с вязаньем у постели смертельно раненого князя Андрея Болконского. А сама Наталья Савишна, добрая и милая, тАФ первая из персонажей Толстого тАФ простых, естественных людей. Имя Нехлюдова, друга Николая Иртеньева, носят герои ВлЗаписок маркераВ» (1853), ВлУтра помещикаВ» (1856), рассказа ВлИз записок князя Нехлюдова. ЛюцернВ» (1857), романа ВлВоскресениеВ» (1889тАФ1899). Так Дмитрий Нехлюдов как автобиографический герой сменит Николая Иртеньева. А рассуждение из черновиков ВлДетстваВ» об искусственности деления людей по их качествам на добрых и злых, умных и глупых будет повторено спустя много лет в авторском отступлении из романа ВлВоскресениеВ», содержащем мысль, что люди неоднозначны, но в их развитии в тот или иной момент могут доминировать те или иные свойства (ВлВоскресениеВ», ч. 1, гл. LIX).

В трилогии Толстой отталкивается от поэтики романтического повествования тАФ с исключительным героем и невероятными приключениями; далекими для него оказываются и бывшие очень модными в то время романы Ч. Диккенса, повествующие о судьбах детей тАФ ВлПриключения Оливера ТвистаВ», ВлДэвид КопперфилдВ» и другие. В романах Диккенса повествование скреплялось авантюрным сюжетом, взросление и воспитание героя неразрывно связаны с переменами его участи. Толстого же привлекают именно и только движения души, переживания мальчика и юноши, за пределами его сознания, казалось бы, незначимые, никому не интересные. ВлтАЭДетствотАЭ сцепляется не движением событий, образующих фабулу, а последовательностью различных сцен. Последовательность эта обусловлена временем. Так вся первая часть тАЬДетстватАЭ представляет собой описание ряда сцен, сменяющих друг друга в течение одного дня тАФ с утра до вечера, по движению часовой стрелки: пробуждение, утренний час, у отца в кабинете, урок, обед, охота, игры и т. д. <тАж> Параллельно с этим совершается переход из комнаты в комнату тАФ события первой части почти не выходят за пределы этого ограниченного пространстваВ» (Б. М. Эйхенбаум). Исследователь обратил внимание, что события, описанные в повести, укладываются в два дня, причем между этими днями проходит большой промежуток времени (Эйхенбаум Б.М. Молодой Толстой // Эйхенбаум Б.М. О литературе. М., 1987. С. 75-77).

ВлМелочностьВ» (дробность) психологического анализа сочетается с ВлгенерализациейВ» (термины Б. М. Эйхенбаума). Эту черту поэтики толстовских повестей отмечал еще П. В. Анненков в статье ВлО мысли в произведениях изящной словесности (Заметки по поводу последних произведений гг. Тургенева и Л. Н. Т<олстого>В» (1855): ВлАвтор доводит читателя неослабной проверкой всего встречающегося ему до убеждения, что в одном жесте, в незначительной привычке, в необдуманном слове человека скрывается иногда душа его и что они часто определяют характер лица так же верно и несомненно, как самые яркие, очевидные поступки его. Обе части рассказа наполнены подобными изображениями роли второстепенных и третьестепенных признаков в жизни человека, но особенно выказалось это присутствие мысли, наполняющей содержанием все, до чего она коснулось, в главах второго рассказа тАФ ВлОтрочествоВ». В одной из них, например, автор рисует способ держаться двух подруг, Любоньки Катеньки, и, не говоря ни слова о разности их характеров, открывает нравственную сущность обеих девушек тАФ в манере ходить, носить голову, складывать руки, говорить с людьми и смотреть на подходящего, тАФ возвышая таким образом незначительные внешние признаки до верных, глубоких психических свидетельств. Происшествия в рассказе имеют точно такое же значение: везде это перевод мысли на дело, на существенность. Каждая дробная часть душевной, нравственной жизни отражается у автора в таком же дробном мелком, но грациозном и верном случаеВ» (Библиотека русской критики: Критика 50-х годов XIX века. С. 230).

Рассказ о детстве, отрочестве и юности героя, в своей основе автобиографический, сопровождается многочисленными комментариями, наблюдениями, умозаключениями тАФ обобщениями, посвященными природе человека; обобщения эти многом напоминают анализ человеческого характера в нравственно-философских сочинениях XVIII и даже XVI столетия (ВлОпытыВ» Мишеля Монтеня). Показательно раздражение Толстого заменой заглавия ВлДетствоВ» на ВлИстория моего детстваВ», совершенной издателем журнала ВлСовременникВ» Н. А. Некрасовым при первой публикации повести: ВлЗаглавие тАЬДетствотАЭ и несколько предисловия объясняли мысль сочинения; заглавие же тАЬИстория моего детстватАЭ, напротив, противоречит ейВ», тАФ выражал автор повести свое недовольство в письме издателю ВлСовременникаВ». Толстой объяснял, что история его детства, история единичного человека, не может быть интересна читателю.

Рассказ ВлНабегВ» (1852, издан в 1853 г.), написанный по впечатлениям от событий Кавказской войны, как и трилогия, тяготеет к очерковой форме. Это, собственно, не сюжетное повествование, а ряд сцен военной экспедиции против горцев. Непохожесть рассказа на беллетристические произведения была особо подчеркнута в ранней редакции, которую Толстой в дневнике называл ВлПисьмом с КавказаВ» (Бурнашева Н. И. Комментарии // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: В 100 т. Художественные произведения: В 18 т. М., 2002. Т. 2. С. 284). Рассказ вызывающе полемичен по отношению к романтической ВлкавказскойВ» прозе, знаком которой выступает имя А. А. Бестужева-Марлинского, автора ультраромантических повестей из кавказской жизни. Правда, в стремлении дискредитировать ходульное и выспреннее, исполненное ярких эффектов изображение войны Толстой запоздал. Блестящая, но недолговечная звезда Марлинского закатилась уже в начале 1840-х гг. Но Толстой, не бывший профессиональным литератором, далекий от этого круга, почитал ВлмарлинизмВ» еще живым явлением. (Между прочим, именно форма очерка была противопоставлена в 1840-х гг. романтической повести боровшимися с уходящим романтизмом писателями так называемой натуральной школы.) Однако в военной прозе ничего еще не пришло ему на смену. Впрочем, в рассказе задевается и Лермонтов тАФ тоже как романтик. Но соотношение ВлНабегаВ» и лермонтовского творчества сложнее: развенчание эффектной показной храбрости (образ поручика Розенкранца) прежде было совершено именно автором ВлГероя нашего времениВ», представившим в ироническом освещении храбрость Грушницкого. Простой же, чуждый всякой рисовке капитан Хлопов тАФ ближайший литературный родственник штабс-капитана Максима Максимыча.

Развенчивает Толстой и романтическое представление о благородстве горцев, будто бы превыше всего ценящих побратимство и не способных к подлости: они стреляют в спину и нарушают законы побратимства.

Глубоко несимпатична автору ВлНабегаВ» и официальная историография тАФ тоже несимпатична удаленностью от правды войны. (Символ этой историографии тАФ имя известного в то время историка А. И. Михайловского-Данилевского.) В рассказе не показаны действия главнокомандующего, ничего не говорится о плане боевой операции. Описание ограничено узким кругозором офицера-повествователя. Но этот ВлузкийВ» взгляд автор преподносит как взгляд пристальный и честный, как взгляд единственно по-настоящему верный. В третьей редакции и особенно в ее черновом варианте содержалось весьма откровенное осуждение Кавказской войны. См.: Бурнашева Н. И. Комментарии // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: В 100 т. Художественные произведения: В 18 т. Т. 2. С. 291.

ВлВ рассказе было так много нового, и рассказ этот был так прост и естествен, что на него даже мало обратили внимания, как на вещь, которая не бросается в глаза. В этом рассказе было высказано все, что впоследствии тем же самым автором было подробно развито в других превосходных военных картинах <тАж>. Как все неподдельное с течением времени приобретает только больше и больше удивления, так и первый рассказ г. Л. Н. Т. (Так подписывались в печати первые произведения Толстого. тАФ А. Р.) может быть назван родоначальником тех прелестных военных эскизов, в которых простота, естественность, истина вступили в полные свои права и совершенно изменили прежнюю литературную манеру рассказов подобного родаВ», тАФ так оценил ВлНабегВ» критик С. С. Дудышкин (Дудышкин С. С. <Рассказы г. Л. Н. Т. из военного быта> // Библиотека русской критики: Критика 50-х годов XIX века. С. 233).

Тема простоты и естественности как высшей ценности жизни и спор с тАЬпараднымтАЭ, красивым изображением войны выражена в очерках-рассказах тАЬСевастополь в декабретАЭ (написан в 1854 г, опубликован в 1855), тАЬСевастополь в маетАЭ (1855) и тАЬСевастополь в августе 1855 годатАЭ (1855, опубликован в 1856). В очерках описаны эпизоды героической обороны Севастополя от англо-французских войск в 1855 г. Толстой сам участвовал в обороне Севастополя как артиллерийский офицер, в звании прапорщика, потом подпоручика. В Севастополь он был переведен по собственному прошению из штаба артиллерии Южной армии, дислоцировавшегося в Кишиневе. Много дней и ночей он провел в самом опасном месте - на четвертом бастионе, который нещадно обстреливала вражеская артиллерия. Изображенные Толстым величие и простота подвига Влнижних чиновВ», солдат и матросов, отражают впечатления от многодневной обороны города. 20 ноября 1854 г. он писал брату Сергею: ВлРаненый солдат, почти умирающий, рассказывал мне, как они брали 24-го французскую батарею, и их не поддержали; он плакал навзрыд. Рота моряков чуть не взбунтовалась за то, что их хотели сменить с батареи, на которой они простояли 30 дней под бомбами. Солдаты вырывают трубки из бомб. (Взрывные, ударные трубки из еще не разорвавшихся артиллерийских бомб. тАФ А. Р.) Женщины носят воду на бастионы для солдат. Многие убиты и ранены. Священники с крестами ходят на бастионы и под огнем читают молитвы. В одной бригаде 24<-го> (24 сентября 1854 г., в день Инкерманского сражения. тАФ А. Р.) было 160 человек, которые раненые не вышли из фронта. Чудное время! <тАж>. <тАж> Я благодарю Бога за то, что видел этих людей и живу в это славное время. Бомбардирование 5 числа остается самым блестящим, славным подвигом не только в русской, но во всемирной истории. <тАж> Ежели, как мне кажется, в России невыгодно смотрят на эту кампанию, то потомство поставит ее выше всех других <тАж>В»

Севастопольские рассказы Толстого тАУ это не панорамное описание всей многомесячной гигантской битвы за город, а зарисовки нескольких дней из жизни его защитников. Толстой тяготеет к форме очерка с установкой на документальную точность. Сюжет либо отсутствует (в первом рассказе), либо лишь пунктирно намечен (в двух остальных). Именно в деталях: в изображении будней солдат, матросов, сестер милосердия, офицеров, горожан - Толстой ищет подлинную правду войны. Он изображает переживания, поток разноречивых чувств, мыслей, воспоминаний двух офицеров, Праскухина и Михайлова, за секунду до смертельно опасного взрыва гранаты (Н. Г. Чернышевский в статье о Толстом назвал этот прием, этот род внутреннего монолога Влдиалектикой душиВ»). Писатель рассказывает о чувствах другого офицера, Калугина, старающегося сохранить невозмутимость под пушечными выстрелами: боязнь Калугина быть заподозренным в трусости оказывается сильнее страха смерти или ранения. Толстой противопоставляет внешний взгляд на персонажей их собственным душевным движениям. Он показывает юношу юнкера Песта, закалывающего штыком француза. Окружающие хвалят Песта за храбрость, но автор очерка открывает правду: Пест был испуган. Он заколол француза бессознательно, не понимая, что делает. Подлинно бесстрашны и невозмутимы в очерках Толстого прежде всего не офицеры-дворяне (хотя подвиг совершают и они, как братья Козельцовы в третьем рассказе), а простые люди - солдаты и матросы.

Ключевой мотив севастопольских рассказов - противоестественность и безумие войны. В очерке тАЬСевастополь в декабретАЭ Толстой описывает не красивую правильность боя, а страшные сцены страданий раненых в госпитале. Он прибегает к особенному приему, непосредственно обращаясь к читателю и делая его свидетелем этих ужасающих, отталкивающих сцен. Писатель использует прием контраста, резко сталкивая мир живых и прекрасную природу с миром мертвых-жертв войны. Он приводит слова девочки, называющей падающие светящиеся бомбы звездочками. Он описывает ребенка, собирающего полевые цветы между разлагающимися трупами и трогающего ногой вытянутую руку безголового мертвеца. В. Шкловский назвал этот тАФ ставший типично толстовским тАФ прием ВлостранениемВ». Прием построен на изображении привычного как необычного, странного; при этом обнажается истинное положение вещей и показывается фальшь и ложь обычного, принятого взгляда на вещи (Искусство как прием (1917) // Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи тАФ воспоминания тАФ эссе. М., 1990. С. 58тАФ72). Так в севастопольских рассказах привычное, эстетизированное, романтизированное изображение войны и гибели на войне писателем ВлсломаноВ» и отброшено.

Врач Толстого Д. П. Маковицкий записал 5 ноября 1909 г., что ВлЛ. Н. <тАж> читал свои тАЬСевастопольские рассказытАЭ <тАж>. На замечание чье-то, что он в то время не чувствовал ужас войны, Л. Н. сказал: тАЬКак же не чувствовал? Тут умирают. Пошел в солдаты и должен был оправдывать свое положениетАЭВ» (У Толстого: 1904тАФ1910. Яснополянские записки Д. П. Маковицкого // Литературное наследство. М., 1979. Т. 90. Кн. 4. С. 98).

Толстой выступает в роли обличителя людей, нарушающих заветы Бога, в самоослеплении и в исступлении проливающих кровь друг друга.

В конце рассказа ВлСевастополь в маеВ» Толстой называет главную тему тАФ главную тему рассказа и всего своего последующего творчества: ВлГерой <тАж> моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен, тАФ правдаВ».

Севастопольские рассказы Толстого - зерно будущего романа тАЬВойна и миратАЭ.

19 ноября 1855 г. Толстой приезжает в Петербург. Его имя овеяно славой. И. С. Тургенев упоминает в одном письме, что Влcтатья (рассказ ВлСевастополь в маеВ». тАФ А. Р.) произвела <тАж> фурор всеобщийВ» даже в провинции (Письмо И. И. Панаеву от 10 (22) июля 1855 г.). Передавали, что рассказы об обороне Севастополя впечатлили императора Александра II, а его мать, вдовствующая императрица Александра Федоровна, плакала над их страницами (Бирюков П. И. Биография Льва Николаевича Толстого. Изд. 3-е, испр. и доп. М.; Пг., 1923. Т. 1. С. 116). Впрочем, сам писатель утверждал, что первый из трех рассказов был прочитаны еще Николаем I, и царь предписал перевести автора на службу в столицу. Врач Толстого Д. П. Маковицкий записал беседу между Толстым, его супругой и издателем и другом П. И. Бирюковым, состоявшуюся 18 июля 1905 г.: ВлСофья Андреевна: Николай Павлович, прочитав тАЬСевастополь в декабретАЭ, послал фельдъегеря, чтобы Л. Н. оттуда отозвать.

Бирюков: Этот факт сомнителен. тАЬСевастополь в декабретАЭ был напечатан позже.

Л. Н.: Нет, это так было. тАЬСевастополь в декабретАЭ был читан у императрицы, тетушка жила во дворце. Мне начальник артиллерии сказал, что <мой перевод состоялся> по приказанию государя. Я написал в декабре (1854 г. тАФ А. Р.), и очень скоро появилось. Но, может быть, он в рукописи читалВ» (У Толстого: 1904тАФ1910. Яснополянские записки Д. П. Маковицкого // Литературное наследство. М., 1979. Т. 90. Кн. 1. С. 347. Цензурное разрешение ВлСевастополя в декабре месяцеВ» тАФ 30 апреля 1855 г. Николай I умер 18 февраля 1855 г. (даты по старому стилю); читать печатный текст он, действительно не мог.).

На сотрудничество с Толстым надеялись писатели и журналисты разных направлений, прежде всего принадлежащие к кругу журнала ВлСовременникВ», в котором были напечатаны первоначально все первые произведения Толстого. Но литературная среда, дух литературных кружков и соперничества оттолкнул Толстого от новых знакомых. Их интересы кажутся ему мелкими и ничтожными, жизнь - суетливой и бессмысленной. Толстой отводил душу в кутежах с цыганами и в безудержной карточной игре. А. А. Фет вспоминал об одном из визитов на квартиру к Тургеневу: ВлВ продолжение получаса, проведенного мною у Тургенева, мы говорили вполголоса, из боязни разбудить спящего за дверью графа.

тАФВот все время так, тАФ говорил с усмешкой Тургенев. тАФ Вернулся из Севастополя с батареи, остановился у меня и пустился во все тяжкие. Кутежи, цыгане и карты во всю ночь; а затем до двух часов спит, как убитый. Старался удерживать его, но теперь махнул рукоюВ» (Фет А. А. Мои воспоминания: 1848тАФ1889. М., 1890. Ч. 1. С. 106).

ВлВ кружок литераторов Лев Николаевич принес свою сильную, художественную, впечатлительную натуру и свой непреклонный, часто задорный характер и произвел бурю в этой спокойной, умеренной средеВ» (Бирюков П. И. Биография Льва Николаевича Толстого. Изд. 3-е, испр. и доп. Т. 1. С. 125).

Особенно он раздражал нервного, впечатлительного и обидчивого Тургеневва, в то время первого из литераторов ВлСовременникаВ».

Наблюдательный Фет Влс первой минуты <тАж> заметил в молодом Толстом невольную оппозицию всему общепринятому в области сужденийВ» (Фет А. А. Мои воспоминания: 1848тАФ1889. Ч. 1. С. 107). Либеральную литературную публику Толстой, в частности шокировал ультраконсервативными, ВлреакционнымиВ» признаниями. У несчастного Тургенева в споре садился голос, он хрипел и жаловался на бронхит, на что Толстой с каменной невозмутимостью возражал, что никакого бронхита нет, что это не болезнь, а минерал.

В мае 1856 г. Толстой покинул Петербург и поселился в Ясной Поляне.

Новые произведения, напечатанные в 1856 г. и несколькими годами позднее, уже не принесли автору прежней славы. Ни рассказ ВлМетельВ» (1856), в котором с исключительным художественным мастерством передано состояние дремотного сознания (даже более чем благожелательно настроенный к автору А. А. Григорьев признал его Влхудожественным этюдом, свидетельствующим о необыкновенной силе и особенности талантаВ», но имеющим <тАж> характер чисто внешнийВ»); ни повесть ВлДва гусараВ» (1856), содержащая столь значимое для писателя противопоставление Влвека минувшегоВ» и Влвека нынешнегоВ», решаемое в пользу ВлстариныВ», и проникнутое упоением полнотой жизни тАФ в азарте, в разгуле; ни рассказ ВлИз записок князя Нехлюдова. ЛюцернВ» (1857), чей дидактизм не был принят одними критиками, а откровенная, в духе сентименталистской традиции, ВлчувствительностьВ» тАФ другими. (Среди последних был Д. И. Писарев). На самом деле связь рассказа с сентименталистской словесностью совсем не проста: чудовищный, по мысли Толстого, случай происходит в Швейцарии, изображаемая сентиментальными писателями как гармонический, почти идиллический край. (Между прочим, в книге Н. М. Карамзина ВлПисьма русского путешественникаВ» рассказывалось также об уличном певце, но ему в отличие от несчастного тирольца слушатели щедро подавали.) Намеренно смещен тАФ в сравнении с привычным тАФ ценностный масштаб: частный эпизод, пусть и весьма неприглядный, подан автором как события исторического значения. Не были высоко оценены и прочие произведения этого времени. Талант сочинителя признавался всеми, но темы и предметы, взятые для изображения, казались странными, ничтожными, экзотическими. Толстой шел вразрез с господствующей линией литературы, посвятившей себя злободневным Влобщественным вопросамВ». Но это было ценное и благодатное для словесности несовпадение.

В 1863 г. Толстой печатает повесть тАЬКазакитАЭ, работать над которой он начал еще в середине 1850-х гг. По первоначальному замыслу, напечатанный текст ВлКазаковВ» должен был стать первой частью большого (трехчастного) произведения о Дмитрии Оленине, но автор отказался от продолжения повести. тАФ Эйхенбаум Б. М. Лев Толстой. Л.; М., 1931. Кн. 2. С. 141тАФ144. Об истории создания ВлКазаковВ» и о восприятии повести критикой см.: Громова-Опульская Л. Д. Комментарии // Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений: В 100 т. Художественные произведения: В 18 т. М., 2001. Т. 4. С. 263тАФ320 Повесть, как и многие

другие произведения Толстого, автобиографична. В ее основе лежат кавказские воспоминания писателя, прежде всего - история его неразделенной любви к казачке, жившей в Старогладковской станице. Толстой избирает традиционный для романтической литературы сюжет: любовь охлажденного, разочарованного жизнью героя-беглеца из опостылевшего мира цивилизации к тАЬестественнойтАЭ и страстной героине. На этот сюжет были написаны поэмы А.С. Пушкина тАЬКавказский пленниктАЭ и тАЬЦыганытАЭ, несколько иначе трактован этот же сюжет в повести ВлБэлаВ» из лермонтовского романа ВлГерой нашего времениВ». тАЬЦыгантАЭ Толстой перечитывал, работая над тАЬКазакамитАЭ. Но Толстой придает этому сюжету совершенно новый смысл. Молодой дворянин Дмитрий Оленин лишь внешне напоминает романтического героя: его усталость от жизни неглубока. Он тянется к естественной простоте, стихийной жизни казаков, но остается им чужд. Интересы, воспитание, социальное положение Оленина отдаляют его от жителей казачьей станицы. Красавица казачка Марьяна предпочитает ему бесшабашного казака Лукашку. Романтическая словесность повествовала о любви русского офицера к горянке (черкешенке, чеченке), а у Толстого Оленин не может понять мир чувств и дум русской девушки тАФ потому что она простая. Вместо неожиданных событий, захватывающих приключений тАФ бессобытийность: повесть тАФ о не-любви Марьяны к Оленину, неизвестно, смертельно или нет ранение Лукашки. Но именно одиночество Оленина, невзирая ни на что, роднит повесть Толстого с романтической словесностью.

Оленин жадно впитывает нехитрые и мудрые мысли старого казака, охотника и бывшего вора дяди Ерошки: счастье, смысл жизни - в упоении всеми ее радостями, в плотских наслаждениях. Но он никогда не сможет стать таким простым, беззаботным, добрым и злым, чистым и циничным одновременно, как дядя Ерошка. Повесть тАФ среди произведений Толстого наиболее откровенное прославление чувственности, плоти, почти гимн ей.

В ВлКазакахВ» Толстой ищет новые возможности для создания большого прозаического жанра. Проблема была поставлена, но не решена: задуманный роман превратился в повесть, сюжет ослаблен и ВлпровисаетВ», его подавляет ВлочерковостьВ» и рассказы-наставления дяди Ерошки, фигура Оленина лишь условно скрепляет повествование (в некоторых главах он вообще не участвует).

Оленин, как герой, задающий вопросы о смысле бытия, но не находящий ответов, напоминает героев более ранних произведений Толстого. О нем и о них писал критик Н. Н. Страхов: ВлИтак, вот каковы герои гр<афа> Толстого. Это не худшие наши люди, а скорее лучшие. Это исключения из нашей жизни, но исключения, порожденные самою нашею жизнью, ее пустотою и бессодержательностью. В них проснулась пеумирающая душа человеческая, они почувствовали в себе порыв к идеалу, услышали его зовущий голос. Они пошли зам ним и попали в тот тяжелый разлад с самим собою и с окружающими людьми, который составляет главную тему гр<афа> Толстого. При свете своего идеала они сами себе кажутся пустыми и мертвенными, а окружающая их жизнь является им темною и мелкою.

Что же делают герои графа Толстого? Они буквально бродят по свету, нося в себе свой идеал, и ищут идеальной стороны жизни. Они мучительно заняты решением самых общих и, по-видимому, очень наивных вопросов такого рода: существует ли на свете истинная дружба, существует ли истинная любовь к женщине, существует ли высокое наслаждение природою или искусством, существует ли истинная доблесть, например, храбрость на войне? Эти вопросы, которые мы обыкновенно считаем признаком пошлости человека, их задающего, пошлости у нас очень обыкновенной и всем знакомой, эти вопросы не стыдятся задавать себе юноши гр<афа> Толстого, потому что для них это мучительные вопросы, потому что они во что бы то ни стало хотят увидеть собственными глазами ту прекрасную сторону жизни, о которой они слышали и к которой их влечет внутреннее чувствоВ» (Страхов Н. Н. Л. Н. Толстой. Сочинения гр<афа> Л. Н. Толстого: В двух частях. СПб., 1864 (Издание Ф. Стелловского) // Страхов Н. Н. Литературная критика: Сборник статей. СПб., 2000. С. 254тАФ255).

Вслед за Олениным эти же вопросы будут пытливо и мучительно тревожить героев ВлВойны и мираВ» Пьера Безухова и Андрея Болконского. Но на сей раз будут даны и ответы.

Вместе с этим смотрят:

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.

"Вальдшнепи" Миколи Хвильового. Проблеми iнтерпретацii й iнтертекстуального прочитання