Н. Ф. Кошанский: жизнь и творчество

Макарова Л. Е.

Первая половина XIX века - это расцвет русской риторики, когда сложился классический состав курса теории словесности с разделением на общую и частную риторики. Учение Н. Ф. Кошанского, пожалуй, самого крупного и влиятельного ритора и педагога рассматриваемого периода, сыграло в этом решающую роль. Его теория речи охватывает все филологические дисциплины, включая в понятие тАЬсловесных науктАЭ все науки, относящиеся к человеку как обладателю тАЬсилы уматАЭ и тАЬдара словатАЭ [Аннушкин, с. 410, 417]. У Кошанского окончательно оформляется предмет частной риторики - классификация родов и видов словесности [Зарифьян, с.15]. Сами термины тАЬчастная риторикатАЭ, тАЬродытАЭ, тАЬвидытАЭ и тАЬформытАЭ словесности получают в теории словесности то значение, в котором они даны у Кошанского [там же, с. 17]. Его риторики суммируют наиболее ценные достижения русской традиции XVIII и начала XIX века. Учебники Кошанского воспитали не одно поколение образованной российской интеллигенции.

Современные исследователи давно оценили значение Кошанского и истории русской теории словесности. Он широко цитируется в учебниках и является одним из самых авторитетных наших авторов (см., например, тАЬРусский СократтАЭ А. К. Михальской (1996), тАЬОсновы русской риторикитАЭ А. А. Волкова (1996), тАЬРиторика: Учебное пособие для слушателей курсов риторикитАЭ В. И. Аннушкина (1994)). Научных исследований, посвященных исключительно Кошанскому и его трудам, нет. Как нет и его современной научной биографии; единственной такой попыткой до сих пор является работа почти столетней давности тАУ монография А. И. Малеина 1901 года. Однако есть серьезные труды по истории русской риторики, в которых Кошанскому уделяется достаточное внимание. Это прежде всего ВлИстория русской риторикиВ» проф. В. И. Аннушкина (2002).

Биография Н.Ф. Кошанского

Дата рождения Николая Федоровича Кошанского в различных источниках указывается по-разному. В полной и обстоятельной биографии А.Г.Малеина стоит 1787 г., хотя тут же называется другая дата - 1785г., которая кажется более вероятной, так как опирается на формулярный список 1827 г. тАЬРусский биографический словарьтАЭ [т.9, Спб., 1903 г.] указывает 1781 г.; безусловной опечаткой следует считать 1731 г. тАЬЭнциклопедического словарятАЭ Брокгауза и Эфрона [т.XVI, 1895 г.].

Кошанский учился в Московском университетском благородном пансионе, а с 1798(99) г. (в 1798 г. поступил, а в 1799 г. произведен в студенты [Малеин, с. 3]) по 1802г. - в Московском Императорском университете сразу на двух факультетах - юридическом и философском. Согласно формуляру, он изучал русский, древнегреческий, латинский, французский, немецкий и английский языки. Успехи и способности Кошанского были настолько выдающимися, что еще студентом ему поручили преподавать риторику в университетском благородном пансионе. В студенческие же годы Кошанский начал публиковаться: это были переводы с французского - тАЬЗефир и ФлоратАЭ, либретто балета Дюкло(1800), тАЬФелиция ВильмартАЭ Бланшара (1801-1802), тАЬПутешествие ПифагоратАЭ(1803-1804) - и стихотворения тАЬНа смерть ее сиятельства княгини А.Д.Касаткиной-РостовскойтАЭ(1802) и подражание Вергилию, эклогатАЬАмариллатАЭ(1803).

По окончании университета в 1802 г. (30 июня), он получил золотую медаль от философского факультета за отличные успехи в науках, а 30 августа того же года тАУ степень кандидата и место учителя древнегреческого и латинского языков в синтаксических классах Академической гимназии. 30 июня 1805 г. Кошанский был утвержден в степени магистра философии и свободных искусств. Именно тогда на него обратил внимание крупный меценат, попечитель Московского университета и товарищ министра народного просвещения Михаил Никитич Муравьев, талантливый и хорошо известный тогда писатель, фигура очень значительная в истории нашей культуры. тАЬОдной из главных задач Муравьева было поднятие национальной науки в России, в силу чего он стремился занять университетские кафедры русскими людьмитАЭ[Малеин, с.4].

Кошанский тАЬпредназначен был им для кафедры археологии и изящных искусствтАЭ[там же], что предполагало поездку в Италию, тем более что Муравьев поручил ему перевод тАЬРуководства к познанию древностейтАЭ (т.н. тАЬАрхеологиитАЭ) О.Л.Милленя. Однако ей не суждено было сбыться - помешала война 1805 г. Вместо поездки заграницу Николая Федоровича отправили на год в Санкт-Петербург тАУ изучать древности Эрмитажа и пройти курс в Академии художеств. Кошанский работал очень плодотворно, так как результатом его деятельности стала докторская диссертация тАЬIllustratio Mythi de Pandora et antiquae artis operum ad eum spectantiumтАЭ, напечатанная в 1806 г.

Возвратясь в начале 1807 г. в Москву, Кошанский выдержал экзамен и 10 февраля этого же года был утвержден в степени доктора философских наук. Но кафедру он так и не занял. Во-первых, ей тогда заведовал Иоган-Теофил Буле, человек достойный, обладавший поразительной творческой энергией и жаждой деятельности, но к сожалению не владевший русским языком, что затрудняло его преподавательскую и просветительскую деятельность. (Надо сказать, что Кошанский и Буле активно сотрудничали, в частности, Николай Федорович переводил работы Буле, а Буле написал весьма лестную рецензию на его докторскую диссертацию). А во-вторых, и главным образом потому, что 29 июля 1807 г. скончался Н.М.Муравьев. Поэтому Кошанскому пришлось ограничиться преподаванием в высших классах гимназии Московского воспитательного дома. Помимо этого, он в 1809 г. занял должность секретаря при цензурном комитете московского округа, а в следующем году был избран секретарем при комиссии испытаний для получения чинов. Одновременно Николай Федорович преподавал русскую словесность в высших классах Екатерининского московского института и давал уроки в пансионах и частных домах.

С уверенностью можно сказать, что все это время он продолжал преподавать в Университетском благородном пансионе: Малеин приводит программу за 1810 г. [с.10-11], из которой следует, что Кошанский проходил со своими учениками русскую просодию, риторику и логику, историю российской литературы, русский и латинский синтаксис, мифологию и древности. Работа в пансионе была его основной научной деятельностью, так как именно тАЬв пользу благородных воспитанников Университетского пансионатАЭ он издал свои учебники: тАЬТаблицу латинской грамматикитАЭ (1805), тАЬПравила, отборные мысли и примеры латинского языкатАЭ (1807), тАЬРуководство к познанию древностейтАЭ Милленя (1807), тАЬНачальные правила русской грамматикитАЭ (1807), тАЬУчебную книжку на латинском и французском языкахтАЭ (1809) и тАЬЛатинскую грамматикутАЭ (по Бредеру) (1811).

Так нназываемая тАЬАрхеологиятАЭ Милленя и тАЬЛатинская грамматикатАЭ тАУ гораздо более значительные издания, чем остальные, являвшиеся повторительными курсами к урокам Кошанского (и даже вышедшие без имени автора). Особенно замечателен последний учебник, выдержавший одиннадцать изданий. Другая часть его научной деятельности была связана с тАЬЖурналом изящных искусствтАЭ Буле, в котором он опубликовал два отрывка из тАЬИстории искусства древноститАЭ Винкельмана в собственном переводе (тАЬАполлон БельведерскийтАЭ и тАЬЛаокоонтАЭ), а также две свои статьи: тАЬПамятник Минину и Пожарскому, назначенный в МоскветАЭ и тАЬКаков должен быть истинный художник?тАЭ. Журнал этот, правда, прекратил выходить со смертью Муравьева тАУ были изданы лишь три номера в 1807 г.

Вся эта деятельность, особенно многочисленные уроки в разных местах, которые давались в основном ради заработка, мешала Кошанскому сосредоточиться на научной работе и, несомненно, утомляла его. Поэтому, узнав об учреждении Царскосельского Императорского лицея, он, 6 декабря 1811 года, подал просьбу министру просвещения графу А.К.Разумовскому о предоставлении ему места, и в том же году Николая Федоровича перевели на службу в лицей в должности профессора русской и латинской словесности. Так закончился московский период. От него не сохранилось никаких известий, воспоминаний относительно педагогической деятельности Кошанского (за исключением офицальных документов).

В Императорском Александровском Царскосельском лицее Николай Федорович преподавал с 1811 по 1828 год, а после открытия в 1814 году Благородного пансиона при Царскосельском лицее вел аналогичные классы и в нем. Кошанский хотел стать директором лицея, однако в этом ему было отказано. По словам Малеина, это, пожалуй, было единственной его служебной неудачей [с.24]. Параллельно Кошанский состоял членом Императорского человеколюбивого общества (с какого года - точно неизвестно); в 1824 году он был назначен директором Санкт-Петербургского Института слепых при этом обществе. Его заслугой было введение в 1826 году нового, более удобного шрифта для печатания книг для слепых, а также проект устава для института, который, однако, успеха не имел (текст не найден). Помимо этого, Кошанский состоял: с 1823 по 1826 год (до закрытия) - в комитете для рассмотрения учебных книг, употребляемых в пажеских и кадетских корпусах; с 1827 года и до самой смерти - в комитете при министерстве народного просвещения для рассмотрения пособий, употребляемых в учебных заведениях России. Николай Федорович был также избран членом двух научных обществ: Вольного общества любителей словесности, наук и художеств (в 1818 г. ?) и Московского общества любителей российского слова (в 1819 г.).

В Царскосельском лицее Кошанский преподавал церковнославянский язык, латинскую и русскую словесность, историю искусства, в круг его обязанностей входило и обучение стихотворству. Как и в московский период, он писал в основном учебники для своих подопечных. Это издание басен Федра, с примечаниями и словарем (1814; 2-е изд. 1832 г.), второе и все последующие издания тАЬЛатинской грамматикитАЭ (1815; последнее 1844), дополненные словарем, тАЬКорнелий Непот, о жизни славнейших полководцевтАЭ, с примечаниями и словарем, тАЬРучная книга древней классической словесноститАж, собранная Эшенбургом, умноженная Крамером и дополненная Н. КошанскимтАЭ в двух томах (1816-1817) и тАЬСокращение Священной истории (Epitome Historiae Sacrae)тАЭ по Ломону, с замечаниями, правилами и словарем (1818; ? 1824).

Единственным не учебным изданием являются вышедшие в 1811 году, еще в Москве, но уже после отъезда автора, тАЬЦветы греческой поэзиитАЭ, идиллии Биона и Мосха с переводами и комментариями самого Кошанского. Эта книга, не будучи учебником, органична в кругу классической словесности, а также мифологии и древностей, наиболее любимых из преподаваемых им предметов. Она тАУ существенное и необходимое звено в цепочке тАЬРуководство к познанию древностейтАЭ - тАЬЦветы греческой поэзиитАЭ - тАЬРучная книга древней классической словесноститАЭ - [тАЬИстория искусства древноститАЭ Винкельмана], не говоря о том, что древняя словесность - греческая и латинская (цепочку можно продолжить оставшимися учебниками по латыни) - и шире. Древняя культура, а именно так понимал словесность Кошанский, составляет в его курсе единое целое с русской словесностью, они формируют единую образовательную программу, которую Николай Федорович начал воплощать в Университетском пансионе и активно продолжил в лицее. И в этом смысле совершенно логично, что он стремился перевести и издать книгу Винкельмана, уже будучи профессором в Царскосельском лицее: она была необходимостью (вспомним, что Кошанский переводил отрывки из нее еще в 1807 г.). Невозможность осуществления этого намерения прервала начатое в московский период поступательное движение. Его последним отголоском явилась статья 1821 года тАЬВзгляд на историю искусствтАЭ, заключающая в себе биографии греческих художников, последнее, что напечатано из тАЬИстории искусствтАЭ Винкельмана. Помимо нее, Кошанский написал в этот период только одну статью - тАЬО русском синтаксисетАЭ (1819), представленную первоначально в Общество любителей российской словесности в форме письма к его председателю А. А. Прокоповичу и являющуюся критическим разбором академического синтаксиса, а также произнес речь тАЬО преимуществах российского словатАЭ (1811) на торжественном открытии Царскосельского лицея. Николай Федорович напечатал за это время только одно стихотворение тАУ тАЬНа смерть графини ОжаровскойтАЭ (1814). 15 марта 1828 года он ушел в отставку.

О педагогической деятельности Кошанского во второй, петербургский период сохранились и официальные документы, и воспоминания бывших лицеистов (включая работы, написанные другими авторами на их основе). К первым относятся, прежде всего, формулярный список Н. Ф. Кошанского за 1827 год [см. Малеина, с.2], на основе которого и устанавливаются все даты, места службы и произведения, тАЬПамятная книжка Императорского Александровского лицея на 1856- 1857 годтАЭ (1856), где помещена, по-видимому, первая биография Кошанского И. Я. Селезнева, его же тАЬИсторический очерк Императорского Александровского Лицея с 1811 по 1861 годтАЭ (1861). Сюда можно отнести статьи в словарях тАУ Брокгауза и Эфрона (т.XVI, 1895) и Русском биографическом (т. IX, 1903) тАУ и сведения из тАЬСочиненений ПушкинатАЭ издания Императорской Академии Наук (т. I, 1899). Об участии Кошанского в Обществе любителей российской словесности сообщается в одноименной статье М. Лонгинова в тАЬРусском ВестникетАЭ за 1858 год (т.XV, кн.2). Ко вторым относятся, прежде всего, отзыв о Кошанском в книге его бывшего ученика акад. Я. К. Грота тАЬПушкин, его лицейские товарищи и наставники. Статьи и материалытАЭ (1899), тАЬПереписка Я. К. Грота с П. А. ПлетневымтАЭ (т.III, 1896), книга безымянного ученика Кошанского тАЬБлагородный пансион Царскосельского ЛицеятАЭ [см. Малеина, с.33], одна страничка в тАЬСочинениях БатюшковатАЭ, изданных под редакцией Л. Н. Майкова. Кошанский и Батюшков познакомились в Санкт-Петербурге в 1805 или 1806 году; возможно, что Н. Ф. давал Батюшкову уроки древнегреческого последнему. Упоминается Кошанский в работе В. П. Гаевского тАЬПушкин в лицее и лицейские его стихотворениятАЭ в тАЬСовременникетАЭ за 1863 год (т. XCVII), в воспоминаниях графа М. А. Корфа [приводятся у Грота на с.226]; В работе А. Г. Малеина тАЬНиколай Федорович КошанскийтАЭ (1901), широко используются все возможные документы эпохи (большинство из них указано выше).

До Малеина, да даже и после, фигура Кошанского интересовала большинство историков литературы в основном в связи с проблемой его возможного влияния на А. С. Пушкина (Л. Н. Майкова - на Батюшкова). Откроем тАЬРусский биографический словарьтАЭ - первая строчка гласит: тАЬКошанский, Николай Федорович, профессор Царскосельского лицея, учитель А. С. ПушкинатАжтАЭ Малеин начинает свою книгу словами, что в течение всего XIX века Кошанским не интересовались как самостоятельной фигурой, крупным ученым (надо отдать должное, в словаре Брокгауза и Эфрона Кошанский назван автором известной риторики). В его биографии суммируются бытовавшие мнения: тАЬКак полагают, тАЬЦветы греческой поэзиитАЭ вдохновили Батюшкова и Пушкина на создание своих произведенийтАЭ [Малеин, с. 14]; тАЬВ нашей литературе неоднократно говорилось, что Кошанский преследовал стихотворческую деятельность Пушкина и даже завидовал ему, так как сам кропал виршитАЭ [Малеин, с.26] и т.д. Споры и велись вокруг этих двух пунктов (сейчас мы пока не касаемся риторик).

Несмотря на то, что Николай Федорович пришел в лицей хорошо подготовленным педагогом с десятилетним опытом преподавания за плечами, с первым выпуском отношения у него не сложились. Все отрицательные отзывы относятся именно к этому периоду. Наиболее резким является мнение графа Корфа: между Кошанским и наиболее талантливыми его учениками были неприязненные отношения из-за зависти первого к их стихотворным талантам; профессор в его глазах не только старомодный педант, но и жеманный человек, претендующий на светскость [Грот, с. 226]. Не так категоричен, но не менее суров Гаевский в оценке преподавания Кошанским стихотворства: проанализировав отметки и поправки Николая Федоровича к неизданной оде А. Д. Илличевского тАЬОсвобождение БелградатАЭ, Гаевский заключает, что тАЬвкус педагога далеко не равнялся его усердиютАЭ и что им, тАЬсообразно с духом времени, поощрялась напыщенность и ходульность и порицалась простота, считавшаяся низкойтАЭ (в приводимой автором строфе Кошанский заменил некоторые стилистически нейтральные выражения на высокие церковнославянские) [цит. по Маленину, с.31]. Цитируя эти слова Гаевского, тАЬРусский биографический словарьтАЭ тоже делает вывод, что Кошанский тАЬк несчастью не обладал большим художественным вкусомтАЭ.

Таким образом, учитель и его талантливые ученики и, прежде всего Пушкин, расходились во взглядах на необходимость изучения, а главное тАУ безусловного соблюдения правил риторики и поэтики, требуемого Кошанским в их классных сочинениях. Тем более, что Николай Федорович соблюдал строгую постепенность в процессе обучения: поначалу запрещал лицеистам сочинять, полагая, что прежде надо научиться мыслить и чувствовать; писать они начали с периодов. Пушкину, полагает Малеин, тАЬнечего было заимствовать у Кошанского даже относительно техники стихатАЭ [с. 30]. Думается, данную ситуацию хорошо характеризуют слова из тАЬОбщей риторикитАЭ самого Николая Федоровича: тАЬСкажут: гению правил не нужно. Не спорютАж Но сочтите гениевтАжтАЭ Другая сторона проблемы влияния Кошанского на Пушкина (в данном случае тАУ и на Батюшкова) состоит в ответе на вопрос, пользовались ли они переводами из тАЭЦветов греческой поэзиитАЭ при создании своих переложений соответствующих стихотворений. Если и пользовались, заключает Малеин, то кроме книги Кошанского у них под рукой были и другие, скорее всего франкоязычные (во всяком случае, у Пушкина) переводы.

Как известно, свое нерасположение к Кошанскому и неприятие его правил Пушкин выразил в стихотворении тАЬМоему АристархутАЭ, а Дельвиг написал пародию на его элегию тАЬНа смерть графини ОжаровскойтАЭ тАУ тАЬНа смерть кучера АгафонатАЭ. Таким образом, влияние Кошанского либо было незначительным (как считает Малеин), либо проявилось в отталкивании Пушкина от существующей риторической традиции, либо не выражено имплицитно. Вопрос требует дополнительного, более тщательного изучения.

Закрывая тему взаимоотношений Кошанского и Пушкина, отметим, что Николай Федорович был хорошо знаком со всеми его стихотворениями и поэмами. Об этом свидетельствуют не только воспоминания Я. К. Грота и М. А. Белухи-Кохановского [Русская старина, с. 841-42] (Кошанский часто читал произведения Пушкина в классе), но и обе риторики. В тАЬОбщей риторикетАЭ разбирается построчно надпись к портрету Жуковского (тАЬЕго стихов пленительная сладостьтАжтАЭ), в разделе о слоге из тАЬРуслана и ЛюдмилытАЭ взят пример на фигуру умедления; в тАЬЧастной риторикетАЭ тАЬБахчисарайский фонтантАЭ и тАЬРуслан и ЛюдмилатАЭ приводятся как образцы поэтической повести, а тАЬЕвгений ОнегинтАЭ - поэтического романа. Малеин даже предполагает, что Кошанский тАЬедва ли не первый и в той же тАЬРиторикетАЭ произвел Пушкина в гениитАЭ [с.28], восхищаясь его надписью к портрету Жуковского (тАЬтАжа пятый [стих] так пленителен своею плавностью и так ярко освещен прелестью идей и правдой, что нельзя не назвать его тАЬстихом гениятАЭ).

Но натянутые отношения сложились у Николая Федоровича только с первым выпуском лицеистов. Во все последующее время его авторитет среди воспитанников был очень высок: тАЬВсех их [преподавателей] превосходил Кошанский, бывший в свое время в лицее и пансионе едва ли не тем же, чем профессор Мерзляков был в свое же время в Московском Университете. С многостороннею классической образованностию и большой опытностию в преподавании он соединял необыкновенно тонкий и изящный вкус, восторженное поэтическое настроение и особенный дар передавать то и другое своим слушателямтАж Он старался поддерживать и развивать в слушателях своих установившуюся еще со времен Пушкина и Дельвига любовь к литературным упражнениям, прозаическим и стихотворнымтАЭ (тАЬБлагородный пансион Царскосельского ЛицеятАЭ [цит. по Малеину, с.33]). Грот также подчеркивает наличие у Кошанского таланта лектора; в одном из писем Плетневу он сообщает, что у Николая Федоровича были тАЬвсе качества прекрасного преподавателятАЭ.

Итак, пятнадцатого марта 1828 года Кошанский вышел в отставку. Но педагогическая деятельность его продолжалась тАУ вместе с такими известными филологами как А. Х. Востоков, Я. В. Толмачев, М. И. Талызин он продолжал работать в комитете для рассмотрения пособий, употребляемых в учебных заведениях России при министерстве народного просвещения. Именно в третий период Кошанский написал свои знаменитые тАЬРиторикитАЭ. Конечно, история их создания началась задолго до этого, когда он, будучи студентом, преподавал риторику в Благородном Университетском пансионе и, вполне вероятно, пользовался учебниками Ломоносова и Рижского. В основе тАЬРиториктАЭКошанского и опыт его лицейского преподавания, и лекции второго периода: тАЬв них входило многое из того, что впоследствии явилось в названных книжкахтАЭ [Грот тАЬПушкинтАЭ, с. 42]. Это видно из самого текста: пример тАЬвинословноготАЭ периода взят из тАЬПостановления о ЛицеетАЭ, в качестве практических упражнений в Влискусственных рассужденияхВ» предлагается написать приветственную речь перед началом испытаний и благодарственную речь после них при выходе из училища (по примеру Торжественных Актов в лицее); в тАЬЧастной РеторикетАЭ приведен ранее нигде не печатавшийся анекдот об Александре I и лебедях, живших в царскосельском пруду. Безусловно, при написании книг материал лекций был тщательно переработан - основными принципами были краткость, лаконичность, простота и доступность стиля изложения - а примеры пополнены из современной русской литературы, которую Кошанский знал в совершенстве. С тАЬЧастной РеторикойтАЭ он работал, по-видимому, до самой смерти.

тАЬОбщая РеторикатАЭ стала учебником для гимназий со второго издания (1830). О том, как и почему это произошло, вкратце сообщает Малеин, и достаточно подробно описывает современный иследователь Н. Михайлова в монографии тАЬСудьба тАЬРеториктАЭ КошанскоготАЭ (1984). Как следует из этих материалов, около 1827 года в комитете возник вопрос о необходимости реформирования преподавания словесности, для чего было решено разработать программу курса. Ее составление было поручено академику П. И. Кеппену и членам комитета Я. В. Толмачеву и Н. Ф. Кошанскому. Первоначально задача написания учебника тАЬРиторики с присовокуплением самых кратких правил стихосложения и родов поэзиитАЭ [А. А. Перовский, председатель комитета, 1827] была возложена на Я. В. Толмачева; одновременно такое же предложение послали А. Ф. Мерзлякову, предложив тАЬизбрать в руководство лучшего по методике иностранного по сей части писателятАЭ [А. А. Перовский, 1827]. Я. В. Толмачев, профессор Санкт-Петербургского университета, к тому времени уже был автором тАЬВоенного красноречиятАЭ (1825); у А. Ф. Мерзлякова, профессора Московского Университета, преподававшего по кафедре красноречия и поэзии, вышло три издания тАЬКраткой риторикитАЭ (1809; 1817; 1821; последнее вышло в 1828). Почему Толмачев не стал писать учебника, не известно, а Мерзляков в 1829 году прислал в адрес комитета сначала рукопись тАЬРиторикитАЭ, потом и тАЬПиитикитАЭ. тАЬРиторикатАЭ оказалась почти буквальным переводом известной тАЬDer Redner und DichterтАЭ Гейнзия и, по мнению А. А. Перовского, переводом очень неудачным, тАЬс прибавлением авторов древних и европейских из Эшенбурга и с присовокуплением русских, весьма недостаточныхтАЭ [А. А. Перовский министру народного просвещения К. А. Ливену, 14 января 1830 г.]. Одним из главных недостатков тАЬРиторикитАЭ Мерзлякова были литературные примеры - тАЬпочти все обветшалыетАЭ. Особенно разительно это заметно на фоне тАЬОбщей РеторикитАЭ Кошанского, рассматривавшей прозаические и стихотворные произведения XIX века, в том числе Н. М. Карамзина, В. А. Жуковского, К. Батюшкова и А. С. Пушкина. Когда комитет отверг учебник Мерзлякова, Кошанский предложил свой, недавно вышедший (1829), и тАЬкомитет, рассмотрев помянутую Риторику, нашел, что она, основана будучи на нынешнем состоянии нашей словесности, более прочих подобных книг применена к потребностям гимназий и потому, по мнению Комитета, с пользою употребляема может быть в учебных наших заведенияхтАЭ [А. А. Перовский К. Л. Ливену, 14 января 1830 г.].

Первое издание тАЬЧастной РеторикитАЭ Кошанского вышло после его смерти, в 1832 году, подготовленное к печати А. Х. Востоковым. В делах комитета сохранились отзывы на нее Я. В. Толмачева, М. И. Талызина (профессора Санкт-Петербургского педагогического института) и А. Х. Востокова. В качестве достоинств отмечается, что тАЬЧастная РеторикатАЭ приспособлена тАЬпо методе и образу изложения к понятию учениковтАЭ (Толмачев), тАЬгораздо приступнее и занимательнее для начинающих учиться красноречиютАЭ (чем, например, тАЬУчебная книга российской словесноститАЭ Н. И. Греча, с которой ее сравнивает Талызин), все понятия изложены тАЬясно, просто, даже привлекательнотАЭ и почти каждое снабжено примерами тАЬиз лучших наших писателейтАЭ (Талызин) [Михайлова, с. 20]. Подробнее и обстоятельнее характеристика Востокова, содержащая и критические указания на тАЬпедагогическиетАЭ ошибки, например: тАЬо хитростях и неопределенности, допускаемых в дипломатических бумагах, юношеству говорить не должно. Этому научаются люди сами собоютАжтАЭ или тАЬграмматику Российской Академии нельзя назвать лучшей учебной книгою языка. Словарь Академии, другое делотАжтАЭ[там же].

И Малеин, и Н. Михайлова отмечают, что тАЬОбщая РеторикатАЭ подверглась весьма резкой критике уже в 30-31 годы. При этом для большинства журнальных рецензий выход учебника Кошанского тАУ лишь повод объявить риторику либо бесполезной, либо даже несуществующей наукой. Самая мягкая характеристика тАУ тАЬОбщая Реторика, сочиненная почтеннейшим Н. Ф. Кошанским, не может принести большой пользы учащимсятАЭ тАУ в тАЬСыне ОтечестватАЭ за 1830 год (№8, с.120), еще находящем некоторые достоинства, как-то тонкий литературный вкус автора. тАЭМосковский ТелеграфтАЭ за 1831 год (№5, с.86) уже обвиняет вообще всю риторику тАУ как тАЬварварское, схоластическое знаниетАЭ. тАЬБиблиотека для чтениятАЭ (1836, т. 17, отд. 6, с. 37) прямо называет риторику несуществующей наукой и далее иронично замечает: тАЬМерзляков создал Кошанского, а Кошанский создал А. С. Пушкина. Следовательно, А. С. Пушкин учился по риторике г. Кошанского, следовательно, учась по риторике г.Кошанского, можно выучиться прекрасно писатьтАЭ. Апофеозом критики обеих тАЬРеториктАЭ стали статьи В. Г. Белинского 40-х годов в тАЬОтечественных запискахтАЭ и тАЬЛитературных прибавленияхтАЭ к тАЬРусскому инвалидутАЭ, в которых он ратовал за создание новой теории словесности, свободной от пережитков классицизма. Так, в №1 тАЬОтечественных записоктАЭ за 1845 год (т.38, отд.6, с.34) он писал: тАЬВсякая реторика есть наука вздорная, пустая, вредная, педантская, остаток варварских схоластических времен, все реторики, сколько мы знаем их на русском языке, нелепы и пошлы; но реторика г.Кошанского перещеголяла их всех. И эта книга выходит уже девятым изданием! Сколько же невинного народа губила она собою!тАЭ Думается, прав Малеин, говоря, что Белинский тАЬв своем стремлении уронить достоинство учебника, переходил, кажется, мерутАЭ.

Тем не менее, тАЬРеторикитАЭ Кошанского держались до 1851 года. Министерство народного просвещения, не решаясь сразу отменить учебники, поручило отзыв о них академику П. А. Плетневу. П. А. Плетнев в письме к Я. К. Гроту от 28 февраля 1848 года обосновал свое мнение о риторике Кошанского так: тАЬЯ расхваливаю ее, находя, что ежели уж нужно учится риторике, то, конечно, лучше по дельной, умной, хотя и очень педантской книге Кошанского, нежели по глупой, бестолковой и обличающей прямое невежество, как у всех другихтАЭ [тАЬПереписка Я. К. Грота с П. А. ПлетневымтАЭ, с.195]. В своей книге, защищая память учителя от нападок, Грот подчеркивал, что критикуя тАЬРиторикитАЭ, надо иметь в виду - тАЬобе они имеют одно редкое для того времени достоинство - историческую основу, знакомят в правильной системе с историей древней и новой литератур, в особенности русской, и, во-вторых, что они заключают в себе только нить или канву, по которой дальнейшее развитие и оживление предмета предоставляется знанию и искусству хорошего преподавателятАЭ[Грот, тАЬПушкинтАЭ, с. 42].

В 1851 году, сообщает Малеин [с.70], тАЬРиторикитАЭ Кошанского были заменены тАЬТеорией русской словесноститАЭ К. П. Зеленецкого, переделанной председателем комитета для рассмотрения пособий, употребляемых в учебных заведениях России И. И. Давыдовым. По-видимому, он имеет в виду анонимный четырехтомный учебник, созданный, как показало разыскание В. И. Аннушкина [Кто же составитель анонимной тАЬТеории словесноститАЭ 1851-60 годов?//Риторика.Специализированный проблемный журнал. - 1996. - №1(3) - с.107-123], не только по четырем курсам К. П. Зеленецкого, но и по Кошанскому. В учебник Давыдова вошли шесть глав из тАЬОбщей РеторикитАЭ. Об авторитетности Кошанского у последующих поколений свидетельствует и Малеин. Так, он отмечает, что тАЬвесьма многие части обеих риторик и теперь [в 1899 году!] проходятся в наших среднеучебных заведенияхтАж особенно замечательна в этом отношении тАЬЧастная риторикатАЭ; и далее: тАЭ в тАЬУчебнике Теории СловесноститАЭ М. Г. Павловича (1899) из риторик Кошанского взято девять примеров на фигуры речитАЭ [c.63].

В последний период своей жизни Николай Федорович занимался, если можно так сказать, теорией педагогики. В бумагах Комитета устройства учебных заведений сообщается о его работе под названием тАЬНаставление учителямтАЭ (1829), содержащей общие правила тАЬв отношении к самим себетАЭ, тАЬв отношении к учащимсятАЭ и тАЬв отношении к искусству преподаваниятАЭ [Малеин, с.86]. Комитет утвердил ее под названием тАЬРуководство для учителейтАЭ, обязав Кошанского написать к нему введение об обязанностях учителей тАЬот побуждений ВерытАЭ [там же], но о дальнейшей судьбе этой книги ничего не известно тАУ вероятно, она не была издана. Кроме того, в 30-м году он занимался составлением тАЬКниги чтения в уездных училищахтАЭ (в бумагах Комитета отмечено, что Кошанский составил список статей для нее), окончить которую не успел [Малеин, с86].

Николай Федорович Кошанский умер 22 декабря 1831 года в Санкт-Петербурге от холеры и был похоронен на Смоленском кладбище; его некролог помещен в 293 номере тАЬСеверной ПчелытАЭ [Русский биографический словарь, т.9].

I период: московский (1800-1811)

Как видим, в первом периоде выделяются три группы: учебники латинского языка; книжечка русской грамматики; работы по искусству - античному и современному(тАЬархеологиитАЭ и тАЬдревностямтАЭ, в терминологии Кошанского). Из них первые две группы, за исключением тАЬЛатинской грамматикитАЭ, можно объеденить - все эти учебники являются повторительными курсами к урокам автора в Благородном Университетском Пансионе. Реальную ценность представляет тАЬЛатинская грамматикатАЭ - вместе с изданиями Федра, Корнелия Непота и Священной историей она составляет курс латинской словесности и, таким образом служит связующим звеном между первым и вторым периодами.

Как, впрочем, и тАЬЦветы греческой поэзиитАЭ. Они могут быть соотнесены как с латинскими учебниками, так и с тАЬдревностямитАЭ. С последними постольку, поскольку далее последует перевод Эшенбурга и неосуществленный - Винкельмана.

Из работ этого периода нам были доступны: из учебников - латинский и русский; из работ по искусству - т. н. тАЬАрхеологиятАЭ и статья тАЬКаков должен быть истинный художник?тАЭ; издание идиллий Биона и Мосха. Остальные приведены по Малеину и словарям - Брокгауза и Эфрона и биографическому.

тАЬНачальные правила русской грамматикитАЭ (М., 1807) Представляют собой первую часть грамматики, а именно - тАЬсловопроизведениетАЭ,т. е. начатки морфологии, предваряемые кратким сообщением о звуках и буквах русского языка, о том, что такое слоги, слова, тАЬречьтАЭ, т. е. предложение, и какие существуют части речи. Далее идут определения категорий имени, числа, падежа и рода; краткие характеристики каждой части речи. Так же как и в любых инотранных грамматиках даются полные таблицы именного и адъективного склонения (во всех родах и числах) и спряжения глагола (во всех залогах, временах, наклонениях). Завершается эта книжечка примером разбора части речи и аналогичным заданием для самостоятельного выполнения. Как можно видеть, она является лишь кратким справочником самых необходимых грамматических правил, без какого-либо оригинального материала. Однако, именно это оказалось тем, что нужно - нами обнаружено шестое(!) ее издание, в то время как у Малеина только три.

тАЬЛатинская грамматикатАЭ (по Брэдеру) (изд. 3-е, Спб., 1823) Состоит из трех больших частей: теоретической, включающей тАЬОбъяснение слов порознь. EtimologiaтАЭ, т. е. морфологию, и тАЬСоединение слов. SyntaxisтАЭ - правила согласования и глагольного управления; текстов, разбитых на четыре книги: тАЬНатуральную историю для детейтАЭ (тАЬУстроение ВселеннойтАЭ, тАЬО животныхтАЭ, тАЬО человекетАЭ), тАЬРазговорытАЭ (тАЬО БогетАЭ, тАЬЛюбовь к родителямтАЭ, разные), тАЬПовеститАЭ (моралистические и исторические) и тАЬБаснитАЭ; латинско-русского словаря. Судя по правилам, манере их объяснения и коротеньким нравоучительным рассказам (по одному маленькому абзацу), тАЬЛатинская грамматикатАЭ представляла собой учебник первой ступени обучения, тАЬБасни ФедратАЭ и тАЬКорнелий НепоттАЭ - последующие, более сложные ступени. К переводу и адаптированию этого издания Кошанский подошел творчески - большинство примеров взято из современной жизни, например: правило на использование буквы тАЬkтАЭ - Rasumovsky, Kutusov или такие любопытные предложения: Qui furti in Anglia convietus est, in Sinum Botanicum deportatur; Cerevisiae sapor vel dulcis est, vel amarus. О самостоятельном подборе примеров свидетельствуют также lapsus calami (на них указывает Малеин, с.12), например, Plures in Turcia et India mulieres uno (вм. uni) viro nubunt. Таким образом, латинский язык вовсе не рассматривался им как мертвый.

тАЬКаков должен быть истинный художник?тАЭ (тАЬОбразование художникатАЭ 1818)

Статья написана в 1807 году, одновременно с переводами из Винкельмана и тАЬРуководстватАЭ Милленя, том году, когда Кошанский стал доктором философии. Поскольку общеэстетические работы компактно группируются, можно заключить о повышенном интересе автора к теоретическим проблемам искусства. Влияние Винкельмана здесь несомненно, и обращение к нему Кошанского - очень важный, формирующий момент научной карьеры.

История искусства тАЬв некотором смысле есть история образов человечестватАЭ, а Винкельман, этот тАЬгений, постигший тайны искусстватАЭ [тАЬВзгляд на историю искусствтАЭ, с.4], описал смену эпох как смену стилей, показав их формирование и преемственность. Кошанский, как в свое время Ломоносов, является создателем нового стиля - стиля эпохи Александра I. Переводы Винкельмана, Милленя, Эшенбурга, оригинальные статьи - все это общеэстетические поиски стиля, закономерно увенчавшиеся теорией словесности. Разбираемая статья и тАЬРеторикитАЭ предстают как начальная и конечная точки пути; параллель тАЬобраз художникатАЭ - тАЬобраз риторатАЭ представляется очевидной. Перепечатав статью в 1818 году в тАЬСыне ОтечестватАЭ, Кошанский переименовал ее в тАЬОбразование художникатАЭ [здесь используется именно это издание].

Какими же качествами должен обладать истинный художник и какие отправные пункты можно наметить в работе?

В начале статьи определение художника дано узко - это человек, посвятивший себя изящным искусствам, но не Поэт и Музыкант, а только тот, кто употребляет ручную работу [с.241]. Потому и способностями он должен обладать прежде всего специфическими: быстрым и точным зрением, верной рукой, крепким и желательно красивым телосложением. Но постепенно понятие расширяется: художнику необходимы и душевные качества - во-первых, для практического успеха. Это тАЬпрямой ум и его живостьтАЭ [с.244]; особенная, артистическая память - багаж видов и предметов, на которые опирается художник, когда при помощи воображения, в соответствии с разумными правилами, он воспроизводит эти виды в особом, только ему присущем порядке. И расширяется понятие до понимания художника вообще. Постепенно идет тАЬвозвышениетАЭ способностей - от практических навыков до высоких нравственных качеств: вольности духа в сочетании с твердостью характера и терпеливостью, благоразумной страсти к славе, чувствительности, поскольку каждое творение тАЬдолжно пленять нас и трогатьтАЭ [с.248] и, наконец, тАЬстрасти к добру, к любви и дружбетАЭ[там же] (как тут не вспомнить Карамзина?). тАЬВ красноречии живописном, так как в словесном и музыкальном, тот только трогает, кто сам душевно тронуттАЭ [с.там же] (Гораций, цитируемый потом и в риториках). Итак, первое обобщение. Кошанский приводит нас к карамзинской мысли, что художник должен быть не только квалифицированным, но настоящим человеком [у Карамзина: хороший писатель - хороший человек]. Одновременно намечается общность истинного красноречия в о

Вместе с этим смотрят:

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.

"Вальдшнепи" Миколи Хвильового. Проблеми iнтерпретацii й iнтертекстуального прочитання