Психологическое время и структура подпольного характера

Криницын А.Б.

На примере рассказа Ф.М. Достоевского ВлВечный мужВ»

На момент начала повествования Вельчанинов очень хорошо отдаёт себе отчёт в течении времени, ориентируется в датах и сроках, помнит, сколько дней или недель отделяют различные события тАУ этому способствует его живейшее, но бестолковое участие в судебном процессе, протекающем в настоящем времени. Однако в этот привычный для светского человека внешний отсчёт времени, от которого зависит материальное благополучие и поддержание привычного уклада жизни, как бы исподволь проникает совершенно новое, непонятное ощущение. Неожиданно для себя всегда уверенный в себе Вельчанинов ощущает, что теряет глубинное, внутреннее касание к настоящему: он чувствует, что всё как-то ВлвдругВ» меняется к худшему; сама ВлстаростьВ» - как он пытается определить своё настоящее душевное состояние - Влпришла к нему тАЬсовсем почти неожиданнотАЭВ» (9;5) . С первых же страниц рассказа вводятся два плана: тогда и теперь: ВлПриёмы Вельчанинова и теперь были свободны <..> несмотря на всю благоприобретённую им брюзгливость и мешковатость. И даже до сих пор он был полон самой непоколебимой <..> самоуверенности <..> Цвет лица его отличался в старину женственной нежностью <..> Глаза его <..> лет десять назад имели тоже много в себе победительного <..> Теперь, к сороковым годам, ясность и доброта почти погасли в этих глазахтАжВ» (9;6) (курсив здесь и далее наш. тАУ М.Г.). Художественные координаты образа героя, его портрет задаются сразу между двух осей: тогда и теперь. В своём рассказе Достоевский разворачивает перед нами процесс превращения светского, направленного вовне и по общепринятым меркам здорового сознания в замкнутое, болезненное и подпольное. Герой начинает стремиться к одиночеству, только способствующему росту особого тщеславия и мнительности, усилению ипохондрии, к которой он изначально был склонен. Вельчанинов бросает множество своих старых знакомств и начинает страдать от ВлвысшихВ» причин тАУ Влпричин неожиданных и совершенно прежде немыслимыхВ» (9;6). Интересно, что раньше, до того как с ним случилась эта ВлнапастьВ», он был скорее незадумывающимся, рассеянным человеком действия, полным Влсамой непоколебимой, самой великосветски нахальной самоуверенностиВ» (9;6). Сейчас, под предлогом участия в ВлпроцессеВ» Вельчанинов не отправляется в июле в Крым, а остаётся в Петербурге, где ВлнаслаждаетсяВ» пылью, духотой и Влраздражающими нервыВ» белыми ночами тАУ такое ВлнаслаждениеВ» сродни ВлнаслаждениюВ» от зубной боли, о котором говорит подпольный парадоксалист.

В конце концов Вельчанинов приходит к раздвоению мыслей и ощущений по ночам, во время бессонницы, и наутро, когда возвращается к прежнему восприятию жизни. Герой Достоевского живёт двумя жизнями: ночной, жизнью осмысления и припоминания, жизнью внутри себя, с актуализировавшимся подсознанием и неконтролируемой памятью, и дневной, наполненной каждодневной суетой и движимой инерцией привычек светского человека. Соответственно у героя раздваивается чувство времени: появившееся у него в уединении глубоко личное, психологическое ощущение времени, его длительности, перестаёт совпадать с привычным течением жизни в обществе, герой временами выпадет из общего ритма внешней жизни, и, как результат, чувствует, что многое происходит ВлвдругВ». Это несовпадение внутреннего времени с внешним, раздвоение ощущений для героя становится знаком пробуждения, усиления интенсивности внутренней психологической жизни и углубления самосознания.

Болезненное раздвоение проявляется, главным образом, в том, что герою всё чаще приходят на память Влиные впечатления из его прошедшей и давно прошедшей жизниВ» (9;7); это давно прошедшее и забытое Влприходило теперь на память, но с такою изумительною точностью впечатлений и подробностей, что как будто бы он вновь их переживалВ» (9;8). Углубление во внутреннее время души становится одновременно погружением в прошлое и его интенсивным переживанием. Сначала Вельчанинов, как и подпольный парадоксалист, вспоминает больше Влиз язвительногоВ»: светские неудачи, обиды, так и не отмщённые на дуэли, не уплаченные Влдолги честиВ», однако вскоре воспоминания о собственных обидах сменяются припоминанием других своих поступков, которые теперь, в ретроспективе, осознаются как нравственные преступления. Прошлое в воспоминаниях возвращается и переживается героем в неожиданном ракурсе: изменение душевного настроя в настоящем затрагивает всю цепь внутреннего времени героя. Память, наполненная образами событий прошлого, в рассказе Достоевского начинает играть роль теневой стороны разумного сознания. События возвращаются в ином ракурсе, чтобы быть пережитыми по-другому и искупленными тАУ насколько возможно тАУ во внутреннем времени интенсивного, глубоко переживаемого припоминания.

Казалось бы, это делает возврат в прошлое не бесконечным и безысходным повторением собственных обид, как в ВлЗаписках из подпольяВ», но продуктивным, позволяющим по-иному выстроить свою жизнь, выйти из тупика настоящего, детерминированного прежней ценностной позицией в прошлом, разомкнуть подпольную вечность возвращения к одному и тому же, и - через внутреннее изменение в своём психологическом времени - изменить направленность будущего в реальной жизни. Но такая возможная интерпретация отвергается самим рефлексирующим и становящимся всё более подпольным героем сразу же: ВлНу не знаю ли я наверно, вернее чем наверно, что, несмотря на все эти слёзные раскаяния и самоосуждения, во мне нет ни капельки самостоятельности, несмотря на все мои глупейшие сорок лет! Ведь случись завтра же такое искушение, ну сойдись, например, обстоятельства так, что мне выгодно будет слух распустить, будто бы учительша от меня подарки принимала, - и я ведь наверное распущу, нет дрогнутАжВ» (9;9); вместо возможного Влслёзного раскаяния и самоосужденияВ» у героя - раздражение и насмешки над собой.

И всё же повествователь отмечает, что мысль о повторении всего, что было в его жизни, что он, Вельчанинов, снова сделал бы то же самое, Влубивала егоВ». Преломление прежнего хода жизни кажется необходимым; та сложная, болезненная работа, которая велась в сознании Вельчанинова, становится подготовкой к реальной встрече с прошлым в действительности. И в рассказе Достоевского прошлое материализуется, обретает реальные личностные черты.

Факты прошлого всплывают у Вельчанинова из подсознания, и в его болезненном состоянии ему не сразу удаётся многое осмыслить. Помимо воли героя как следствие внутреннего раздвоения в нём присутствуют две временных установки: на ВлподсознательномВ» , глубинном душевном уровне он ориентирован на прошлое, но сознание, осмысляющее всё в настоящем, ВлзависаетВ», не поспевает за глубокими слоями психики - герой долго не может вполне осмыслить причину тоски, Влкоторая мучила его уже несколько дней сряду, всё последнее времяВ» (9; 11), пока наконец не понимает, что она связана с господином с крепом на шляпе. Так непонятное доселе мучительное чувство приобретает реальные черты, воплощается. Потом, уже осознав значение встреч с этим господином для себя, всё же продолжает недоумевать, Влкакое же тут, однако, происшествие?В». Параллельно с сознательной, контролируемой разумом жизнью у героя идут сложные процессы в подсознании; получаются как бы две психологические жизни с разной скоростью протекания внутреннего времени в каждой из них. В результате одни и те же события на уровне сознания и подсознания имеют различное значение; то, что составило целое происшествие на одном уровне, проходит незамеченным и непонятым на другом.

Случайно столкнувшись с ВлтраурнымВ» господином на улице, Вельчанинов проводит вечер и ночь в Влмерзейшей и самой фантастической тоскеВ» (9;12); четвёртая встреча двух героев происходит так, как будто человек появляется Влиз-под землиВ» - точно так же как Влиз-под землиВ» появился перед Раскольниковым мещанин, таинственный свидетель преступления. Впрочем, Достоевский тут же допускает и реалистическую мотивацию для происходящего: самому Вельчанинову ясно, что эта мнительность - болезнь (доктор прописывает диету, путешествие и приём слабительного); он спрашивает себя: ВлУж не разливается ли желчь?В» (9;12) тАУ предположение, впоследствии подтверждённое развитием сюжета, когда ночью Вельчанинов чуть не умирает от приступа боли в печени. Однако Влгосподин с крепомВ» наконец появляется при крайне странных обстоятельствах: ночью, у входной двери в квартиру Вельчанинова, как будто из кошмарного сна героя и продолжение кошмара в реальности. Очень характерно, что Вельчанинов ещё до ночной встречи вдруг говорит себе: ВлЯ убеждён, что вся эта ВлисторияВ» с этим крепом тАУ тоже, может быть, сон!В» (9;16) Ночью же происходит воплощение, материализация подсознательных ожиданий Вельчанинова, и сон сливается с действительностью. Когда Вельчанинов слушал за дверью, как незнакомец с крепом на цыпочках всходил по его лестнице, он Влфакта <..> не понимал, но ощущал всё в какой-то удесятерённой полноте. Как будто давешний сон слился с действительностьюВ» (9;17). Потом обыкновенно бесстрашный Вельчанинов, глядя на ВлпрозаическуюВ» фигуру уже опознанного им Влкакого-то Павла ПавловичаВ» всё же Влсмутно и со страхом предчувствовалВ», что тот явился не просто так тАУ а потом наконец нарушил взаимное молчание раздражённым криком: ВлВедь вы, я думаю, не фантазия и не сон! В мертвецы, что ли, вы играть пожаловали?В» (9;19). Но героев ещё до того, как Вельчанинов узнал человека с крепом на шляпе связывают загадочные отношения: Вельчанинов знает, что господин, Влвстречая его, над ним смеётся, потому что знает какой-нибудь его прежний большой секрет и видит его теперь в таком унизительном положенииВ» (9;17).

Трусоцкий тоже находится в болезненном состоянии, ощущает себя выбитым из единого линейного течения времени, не видит никакого смысла в будущем: ВлСлоняюсь, как бы потеряв свою цель и как бы даже радуясь, что её потерял тАУ в моём настроенииВ» (9;19). Как и Вельчанинов, Трусоцкий, будучи Влв настроенииВ» не всегда замечает время тАУ так он объясняет своё появление в квартире у Вельчанинова посредине ночи. На момент начала повествования герои оказываются в едином психологическом временном измерении: обоих занимает прошлое, обоим необходимо разобраться в нём. Прошлое у них оказывается общим: для Трусоцкого год жизни Вельчанинова в Т. тАУ это всё сейчас актуальное для него прошлое, для Вельчанинова тАУ одно из проблематичных, мучительных воспоминаний. Сейчас герои, живя в каком-то разреженном внутреннем времени, неком суррогате настоящего с провалами в прошлое, ощущают свою глубинную, подсознательную связь, которая реализуется в странных отношениях в настоящем.

Сам Трусоцкий за последнее время внутренне очень сильно изменился тАУ но для мира Достоевского характерно, что он изменился не под воздействием минувших с последней встречи девяти лет, то есть не постепенно, а лишь с марта месяца, вдруг. По наблюдению Вельчанинова, тип Влвечного мужаВ» не может измениться под воздействием времени прожитых лет, тем более что сам Павел Павлович, за исключением следов от недавно перенесённой оспы, внешне остался совсем тем же при наступившей заметной внутренней перемене. Тип вечного мужа мало подвластен объективному течению времени; он живёт в состоянии внутренней статики, в мире идеала и не видит настоящего человека, ВлдругогоВ» из плоти и крови. Изменения в Павле Павловиче произошли не вследствие смерти жены, а были результатом открытия для себя реального ВлдругогоВ» человека в своём идеале. Время теперь отсчитывается с марта тАУ момента острой встречи с реальностью и пробуждения сознания; появляются актуальное прошлое, формирующее восприятие настоящего, тогда как раньше не было необходимости различать эти категории. Впрочем, тут же намечается иная психологическая статика тАУ замыкание во внутреннее подполье и вечное повторение своей обиды.

Вообще, прошлое в художественном мире Достоевского, по крайней мере в исходной ситуации произведения, определяет отношения людей. Вельчанинов Влстыдился своего т-ского года; он не мог понять даже возможности такой ВлглупойВ» страсти для негоВ» (9;25) тАУ и старательно и даже успешно пытался забыть свою связь с Натальей Васильевной. Напротив же, тёплые и дружественные отношения с Клавдией Петровной в настоящем возможны благодаря тому, что двадцать лет назад его мальчишеская любовь к ней была Влпервая, пылкая, смешная и прекраснаяВ» (9;39) и с ней не было связано никаких мучительных воспоминаний. Характер отношений с Трусоцким сейчас также детерминирован обидой, нанесённой Влвечному мужуВ» в прошлом: объяснения так и не произошло, но сам характер отношений, той вольности в обращении, которую позволяет теперь себе Павел Павлович и которую допускает Вельчанинов, ни от кого другого не потерпевший бы подобного, объясняется прошлым оскорблением.

Итак, выбитые из настоящего времени, герои Достоевского единственно относительно прошлого могут занять какую-либо ценностную позицию, собрать себя и установить истину о себе и о другом тАУ без этой ценностной ориентации невозможно жить в настоящем и думать о будущем. Но задача осложняется тем, что необходимо не только самому как-то оценить своё прошлое, но также понять, что другой думает об этом прошлом, потому что герои чувствуют свою глубокую тАУ почти мистическую тАУ внутреннюю зависимость друг от друга и, ещё не понимая особенности своих отношений, рассчитывают друг на друга как на ВлдругогоВ», который может простить и отпустить, снять груз прошедшего, как на ВлдругогоВ», с которым возможно примирение; сейчас Вельчанинову, чтобы знать, как вести себя с этим мучающим ВлдругимВ» в настоящем, надо понять не только то, почему присутствие этого ВлдругогоВ» столь мучительно, то есть обрести знание о себе, но и знать его точку зрения на прошедшее и степень его компетенции.

Структура психологического времени в ВлВечном мужеВ» осложняется тем, что главный герой поставлен перед необходимостью понять тАУ а значит и соотнести своё психологическое время тАУ с временем двух персонажей, внутренне по-разному ориентированных во временном потоке и связанных с разными отрезками времени в его восприятии. И если Трусоцкий в настоящем занят отмщением своему прошлому, то Лиза, напротив, ничего не знает о прошедшем, вся живёт в настоящем, полагает весь смысл и всю ценность в том времени, совпасть с которым сейчас Вельчанинов никак не может и которое он игнорирует в своих размышлениях и восторженных планах на будущее.

Отвозя свою дочь на дачу, Вельчанинов не сомневался в своём будущем, в том, что будет после того, как он отвезёт Лизу в незнакомую для неё семью: Влтам были полные, ясные надеждыВ» (9;38). Вельчанинов, как это свойственно всем мечтателям и подпольным героям, игнорирует настоящее, течение времени и ВлподробностиВ», без которых Влвсё становилось ясно, всё было нерушимоВ» (9;38). Ошибка героя в отношениях с Лизой тАУ в оторванности от настоящего, реального временного потока, психологически наполненного внутреннего времени ВлдругогоВ». Герой мыслит Влглавным планомВ», по которому необходимо было подействовать на Трусоцкого и оставить Лизу в Петербурге Влхотя сначала только на время, на срокВ»; у Вельчанинова пространственная модель будущего: оно неизменно пребывает где-то впереди, наступит ВлвдругВ» и отменит настоящее - но здесь не учитывается длительность и течение психологических процессов. Клавдия Петровна предостерегает Вельчанинова: ВлТолько будьте осторожнее, и как вы восторженны, я, право, боюсь за вас! Конечно, Лиза теперь и моя дочь, но тут так много, так много ещё неразрешённого!В» (9;41) Но как раз в это время в надеждах и планах мигом воскресшего героя всё уже разрешено и он сам в восторге от открывшегося ему будущего и живёт в нём.

Впрочем, состояние восторга тАУ это и чувство сопричастности Влживой жизниВ», возникающее при появлении в доселе бесцельном и безрадостном существовании Вельчанинова другого, любимого существа. Герой сейчас начинает многое видеть в новом, неискажённом свете. Так, например, он понимает, что, оставаясь в Петербурге и без конца вмешиваясь в дело, порученное адвокату, он только мешает своей тяжбе. С появлением в его жизни Лизы действительно открывается возможность начала новой жизни. И хотя после разговора с Павлом Павловичем о типе Влвечного мужаВ» Вельчанинов Влсознавался себе, что он похож на человека, проснувшегося утром и каждый миг вспоминающего о том, как он получил накануне пощёчинуВ» (9;49), в его сознании рядом с подпольным образом мыслей существует и Влобраз бедного ребёнкаВ», который меняет весь ход размышлений: ВлЭто, что тут говорить! Теперь в этом вся жизнь и вся моя цель! Что там все эти пощёчины и воспоминания!.. И для чего я только жил до сих пор? Беспорядок и грусть.. а теперь тАУ всё другое, всё по-другому!В» (9;49)

Возможность преодоления прошлого и перерождения человека всегда даёт любовь тАУ чувство Влживой жизниВ» в настоящем, способное изменить течение психологического времени (в перспективе, и ход мировой истории, как в ВлСне смешного человекаВ»). ВлЛюбовью Лизы, - мечтал он, - очистилась и искупилась бы вся моя прежняя смрадная и бесполезная жизнь; взамен меня, праздного, порочного и отжившего, - я взлелеял бы для жизни чистое и прекрасное существо, и за это существо всё было бы мне прощено, и всё бы я сам простил себеВ» (9;62) тАУтак в повествовании намечается возможность райской ситуации. Опять же очень показательно то, что Влвсе эти сознательные мысли представлялись ему всегда нераздельно с ярким, всегда близким и всегда поражавшим его душу воспоминанием об умершем ребёнкеВ» (9;62) тАУпредставления о прошлом или о будущем в мире Достоевского всегда очень личностны и связаны всегда с конкретным ВлдругимВ».

Но в итоге сознание Вельчанинова и Лизы, реального ВлдругогоВ», остались непроницаемыми друг для друга: Лиза умерла и Влне успела узнать его <..> не зная, как он мучительно любил еёВ» (9;62). Из-за стыдного прошлого герои не встретились и не стали друг для друга тем, чем они могли бы стать. Трагический исход в настоящем и утрата будущего находятся в прямой зависимости от прошлого, которое ещё не осознано, не искуплено. Только тогда, когда случится катастрофа, герой начнёт ВлразбиратьсяВ» в своём давно прошедшем и обусловленном им недавнем. Очень симптоматично, что ВлразминувшисьВ» в своём внутреннем времени с Лизой, герой на какое-то время упускает из вида и Трусоцкого. Однако герои, соотносимые в сознании Вельчанинова с разными временными пластами, оказываются тесно связанными в реальности, и Лиза умирает именно из-за равнодушия Трусоцкого, замученная страданиями, причинёнными отцом, Влпеременившего вдруг любовь на ненавистьВ», но тем не менее в глубине души продолжавшим тАУ это чувствовал Вельчанинов - любить её. Пока девочка была жива, Вельчанинов не мог разрешить вопрос отношения Трусоцкого к ребёнку и каждый раз отмахивался от него: Влчто-то ужасное было в этом вопросе, что-то невыносимое для него и - нерешённоеВ» (9;63)

Постепенно в центре повествования оказывается именно Трусоцкий, его отношения с Лизой и Вельчаниновым. Собственно, главным подпольным героем, выявляющим только одну тАУ подпольную - сторону психики Влхищного типаВ» Вельчанинова, будет именно Павел Павлович. Вельчанинов может достоверно рассказать о Трусоцком как раз потому, что их душевный опыт соприкасается, что они в какой-то момент их жизни на подсознательном уровне оба оказываются Влподпольными героямиВ». ВлПравдаВ» о Трусоцком, к которой придёт Вельчанинов, будет также и правда о внутреннем, тайном человеке в нём самом.

О глубоко запрятанном в их душе подполье герои сами долго ничего не знали. То, что для одного героя стало источником подпольного сознания, было преступлением другого. Герои представляют две стороны подпольного сознания. ВлСоперники и смертельные враги тАУ таинственно схожи; у них общая судьба: в духовном плане они образуют пару и дополняют друг другаВ» . То, что чувствует Павел Павлович, должен осознать и ВлозвучитьВ» за него Вельчанинов. Подпольный тип, по определению Вельчанинова тАУ это Влтот, который напредставит себе бог знает чего, итоги справедливости и юстиции подведёт, обиду свою как урок заучит, ноет, кривляется, ломается, на шее у людей виснет тАУ и глядь тАУ на то всё и время своё употребил!В» (9;55) В то же время отношение недавнего светского человека Вельчанинова к подполью в собственной душе и тайной внутренней своей связи с комичным Влвечным мужемВ», к которому он относится свысока, постоянно двоится. То Вельчанинов, внутренне отделяя себя от Трусоцкого, в раздражении говорит Павлу Павловичу, что тот поехал провожать гроб любовника жены Влчёрт знает из каких ваших скрытых, подпольных, гадких стремлений и марающих вас самих кривляний!В» (9;55), то вдруг сознаётся: ВлтАж всё призрак, и мираж, и ложь, и стыд, и неестественность, и тАУ не в меру, а это главное, это всего стыднее, что не в меру! И всё вздор: оба мы порочные, подпольные, гадкие людитАж И хотите, хотите, я сейчас докажу вам, что вы меня не только не любите, а ненавидите изо всех сил, и что вы лжёте, сами не зная тогоВ» (9;87) тАУ здесь очень важно то, что способность сказать последнюю правду о другом, ту правду, которую он даже сам о себе не осознаёт, мотивируется общим подпольем. Ещё интереснее реакция на эту ВлправдуВ» самого Вельчанинова: правда, высказанная им о другом, приводит в ярость его самого. Уже наедине с самим собой анализируя все происшествия, Вельчанинов, мысленно разговаривая с Трусоцким, скажет: ВлОбъятия и слёзы всепрощения даже и порядочным людям в наш век даром с рук не сходят, а не то что уж таким, как мы с вами, Павел Павлович!В» (9;103) тАУ а на следующий день, уже направившись к Павлу Павловичу, воскликнет, Влпобагровев от стыдаВ»: ВлНеужели ж, неужели ж, неужели ж я плетусь туда, чтоб Влобняться и заплакатьВ»? Неужели только этой бессмысленной мерзости недоставало ко всему сраму?В» (9;104) тАУ иными словами, описывает свои чувства в тех же выражениях, что и мотивы действий Трусоцкого, понимая, что всё это одно и то же.

Замечательно, что чувство любви и всепрощения в ВлрайскомВ» утопическом идеале восторженного и устремлённого в будущее, а, следовательно, не очень хорошо отдающего себе отчёт в настоящем Вельчанинова должно было коснуться и Трусоцкого, который как-нибудь бы вдруг забыл свою обиду в прошлом. Потом, после смерти Лизы, это соприкосновение с живой жизнью и любовью не проходят для Вельчанинова бесследно: придя в ясный вечер на закате солнца на могилу к Лизе, он вдруг чувствует, что спокойствие и Влприлив какой-то чистой безмятежной веры во что-тоВ» (9;63) наполнили его душу. Это ощущение ясности, лёгкости и тишины, чего-то неземного, воспринимается героем как ниспосланное свыше, как соприкосновение с Лизой, отошедшей в вечную жизнь, и с вечностью, доселе неведомой ему. Это новое чувство, кажется, меняет отношение к миру: встретив по дороге с кладбища Трусоцкого, Вельчанинов вдруг осознаёт, что не чувствует никакой злобы к этому человеку, что в его чувствах к нему было Влв эту минуту что-то совсем другое и даже какой-то позыв к чему-то новомуВ» (9;63). После недавно пережитого в связи с Лизой кажется¸ что возможен новый подход к давнему прошлому и его выяснение.

Но примирение и новое отношение возможны лишь с настоящим и полностью автономным ВлдругимВ», а Вельчанинов после нового испытанного им чувства понимает, что столкновение с Павлом Павловичем всё-таки Влбыло ему не под силуВ» (9;64), потому что Трусоцкий на момент повествования - поддельный другой, двойник, имеющий точно такое же подсознание - подполье. С двойником нельзя примириться, он может только исчезнуть, после того как герой внутренне изменится, обретёт мир с самим собой.

Очень показательно в их отношениях то, что светский Вельчанинов, так хорошо умеющий быть холодным и изысканно вежливым, постоянно едва сдерживает раздражение на Трусоцкого. Ещё даже не узнав загадочного господина с крепом на шляпе, Вельчанинов чувствует на него Влбеспредметную злобуВ», а свою неудачу со статским советником, которого никак не мог застать на даче, он тоже приписал внезапному появлению ВлнахалаВ». Потом уже во время ночного разговора на квартире Вельчанинова герои замечательно понимают друг друга, как будто принадлежат одному сознанию: так, Вельчанинов шутя предполагает, что Трусоцкий и курить начал с марта месяца тАУ чего не позволял себе при Наталье Васильевне тАУ и Павел Павлович в ответ просит ВлпапиросочкуВ». Во время разговора с Влвечным мужемВ» Вельчанинов ВлвдругВ» начинает злиться, кричит на гостя, говорит Влв той степени раздражения, в которой самые выдержанные люди начинают иногда говорить лишнееВ» (9;22). Вообще весь разговор их ведётся совсем не в том тоне, в каком они общались девять лет назад в Т. Сам Трусоцкий говорит: ВлДа ведь нам что? Ведь не в свете мы теперь, не в великосветском блистательном обществе! Мы - два бывшие искреннейшие и стариннейшие приятеля и, так сказать, в полнейшей искренности сошлись и вспоминаем ту драгоценную связь, в которой покойница составляла такое драгоценнейшее звено нашей дружбы!В» (9;22) Такая коммуникативная ситуация тАУ поверх всех условий и условностей, при полнейшей, почти невозможной искренности, характерна для общения двойников в мире Достоевского. Эта ВлискренностьВ» касается общего прошлого.

Сначала кажется, что у героев Достоевского есть только общее прошлое и их отношения ВлдвойниковВ» - изображаемые где-то на грани пародии на отношения двойников в произведении романтизма тАУ оказываются возможны как раз благодаря общим весьма болезненным воспоминаниям, и вся угрожающая правда, которую один знает о другом и есть только это самое прошлое, которым живут теперь оба. Создаётся впечатление, что взаимоотношения героев только строятся по модели взаимоотношений двойников, на самом же деле у них вместо соприкасающихся ВлтайныхВ» двойных мыслей есть только ВлтайныеВ» воспоминания. Более того, сам Вельчанинов на протяжении всего первого ночного разговора с Павлом Павловичем находится Влпочти как в бреду-сВ» и вообще порой склонен интерпретировать всё происходящее с ним как симптомы болезни, а появление Трусоцкого у дверей в три часа ночи - объяснять Влслучайностью, пьяным видом Павла ПавловичаВ» (9;30), что вполне согласуется с настроем его ВлутреннихВ» (в отличие от ВлночныхВ») мыслей. В свете ВлутреннихВ» мыслей и сформировавшегося в нём Влособого, уже утрешнего впечатленияВ» (9;29) также закономерно, что Вельчанинову Влбыло даже несколько совестно за вчерашнее своё обращение с Павлом ПавловичемВ» (9;29).

Однако возврат в прошлое идёт у героев параллельно с усилением самосознания и погружением в глубины своего ВляВ». Кроме того, отношения Вельчанинова с Трусоцким строятся не совсем по уже известной нам в произведениях Достоевского схеме, когда один герой лишь озвучивает тайный голос в сознании другого героя, до недавней поры скрытый от последнего или сознательно подавляемый им. В ВлВечном мужеВ» и Вельчанинов, и Трусоцкий в результате взаимодействия оба обнаруживают скрытые от них самих пласты внутреннего мира, видят в ВлдругомВ» тАУ как отражении своего же подсознания, всегда благодаря этому другому тАУ совсем новое, незнакомое лицо и поначалу даже не узнают его. И при таких отношениях речь, конечно, может идти не об одном только общем прошлом и ВлдрагоценнейшихВ» воспоминаниях, а о более глубоком внутреннем взаимодействии. Итак, в процессе развития сюжета должны ВлраскрытьсяВ» оба героя. Только один должен ВлраскрытьсяВ» и осознать и себя и своего двойника, а другой тАУ просто проявить сокрытое в себе.

Думается, ключ к странным отношениям героев тАУ в сне Вельчанинова, дважды с вариациями воспроизводимом в рассказе. Этот сон, из которого появляется Трусоцкий, является общим смысловым полем двух героев и говорит об их глубоком внутреннем единстве. Из этого сна как подсознательного прозрения-предчувствия и возникают странные отношения героев, их глубокое подсознательное двойничество; в этом сне таинственная связь героев обретает образ тАУ молчаливого человека, от которого люди, вошедшие судить Вельчанинова, ждали главного обвинения. В первом сне Вельчанинов (герой отождествляет себя с этим сознающим и воспринимающим субъектом сновидения) сосредоточивает весь свой интерес на Влодном странном человеке, каком-то очень ему когда-то близком и знакомомВ» (9;15). Вельчанинов, с одной стороны, как это уже стало характерно для него в последнее время, позабыл этого человека и никак не мог даже вспомнить его имя, но с другой тАУ Влзнал только, что когда-то его очень любилВ» (9;15) тАУ и здесь, в этом двоящемся впечатлении тАУ тайное, подсознательное соприкосновение с миром Павла Павловича. Это Трусоцкий когда-то любил Вельчанинова и долго любовно хранил в памяти его вскользь, небрежно брошенные фразы. Потом, когда в том же сне Вельчанинов начинает в бешенстве, с ужасом и страданием, но в то же время странным наслаждением от этого страдания бить молчаливого человека, он интуитивно проникает в сферу подпольного сознания, сокрытого и глубоко подсознательного у Трусоцкого, бродящего в ВлсамозабвенииВ» в этот час у ворот его дома с ВлдвойнымиВ» мыслями о прощении и о мести. С одной стороны, удары, наносимые Вельчаниновым молчащему незнакомцу во сне, пророчески предвосхищают ночное нападение Трусоцкого, движимого чувством любви-ненависти, но с другой тАУ Вельчанинов начинает наносить удары оттого что незнакомец не произносит последнего обвинения тАУ и Вельчанинов тоже с раздражённым нетерпением позднее будет ждать последнего слова от Павла Павловича.

Раздавшийся во сне звон колокольчика возвещает появление в реальности Павла Павловича. При этом звук колокольчика был столь явственным, что Вельчанинов долго не мог решить, привидился ли он ему или прозвучал на самом деле - точно так же, как ему временами думалось, что загадочный незнакомец с крепом на шляпе был лишь сном. Во втором сне, увиденном после припадка, снова появился таинственный молчаливый человек, сидевший, облокотясь на стол, и на этот раз незнакомец был в шляпе с крепом. Но важно, что, заглянув в лицо этому человеку, Вельчанинов убедился, что это не Трусоцкий, а кто-то совсем другой. В этом же сне какие-то люди несли в комнату вверх по лестнице что-то Влбольшое и тяжёлоеВ» - гроб? тАУ и вноса этого люди во сне и неузнанный человек с крепом на шляпе ждали как главного обвинения тАУ а потом снова зазвенел у дверей колокольчик тАУ и в этот же момент в реальности Павел Павлович с ножом в руке бросился на него. Снова появившийся словно из сна Павел Павлович тоже был как будто Влкто-то совсем другойВ». Когда Вельчанинов после нападения при свете взглянул на него, Трусоцкого Влпочти можно было не узнать <..> в первую минуту, если б встретить такого нечаянно, - до того изменилась его физиономия. Он сидел <..> с исказившимся и измученным, позеленевшим лицом, и изредка вздрагивал. Пристально, но каким-то тёмным, как бы ещё не различающим всего взглядом посмотрел он на ВельчаниноваВ» (9;99) Этот человек тАУ с исказившимся лицом и мутным взглядом тАУ тот самый сумеречный двойник-незнакомец, странный человек из сна, которого подсознательно ждал Вельчанинов и который мерещился ему в комической фигуре какого-то прозаического Влвечного мужаВ» Трусоцкого. Сам Павел Павлович ничего не знал о существовании в самом себе - в своём подсознании тАУ этого сумеречного двойника Вельчанинова. Именно между этим таинственным двойником Вельчанинова, ожившем в Трусоцком после изменения взгляда на прошлое и усиления самосознания, и протагонистом рассказа легла могила Лизы, после чего примирение оказывается невозможным. Получается странная ситуация: Вельчанинов - подпольной стороной своего сознания - оказывается внутренним человеком в Павле Павловиче, не узнанным им самим же. Таким образом, эта встреча во время белых ночей становится для героев встречей друг с другом тАУ но такими, какими они ещё не знали себя, и встречей с сумеречной стороной своего я, с самим собой, доселе совсем незнакомым и с ужасом узнаваемым.

Подпольный двойник при таком таинственном колорите мог появиться только при пробуждении внутреннего человека, актуализации глубинной личной памяти, собирающей всю жизнь в единый смыслообразующий поток. Оба героя, выбитые из привычной жизни, ощущают себя на грани соприкосновения с мирами иными: Трусоцкий видит ВлтениВ», а Вельчанинову помимо его воли Влкто-тоВ» посылает воспоминания. Способность видеть привидения, тени и соприкасаться с другими мирами нередко у Достоевского становится симптомом душевного раздвоения и появления двойника. Показательно, что до странного периода петербургских белых ночей и после тАУ при их последней встрече в вагоне поезда - Вельчанинов воспринимал Трусоцкого только как комическую фигуру Влвечного мужаВ».

В конечном итоге возврат героев в прошлое не приводит к изменению хода всей их жизни. После ночного нападения Трусоцкого Вельчанинов подумал, что кровь из порезанных пальцев могла ВлпоквитатьВ» его с прошлым, Трусоцким и тоской по умершей Лизе. Исход ночной сцены, с одной стороны, избавляет героя от его ВлболезниВ», всех призраков и кошмаров, подполья тАУ но одновременно не размыкает временного круга подполья с его вечным повторением прошлого в Влживую жизньВ». Вельчанинов чувствует сильное желание поделиться всем приключившимся с ним с кем-нибудь, но мысль о том, чтобы пойти к прежде так любимым им Погорельцевым, была ему неприятна. Интересно, что мучительное состояние подполья оказывается более ВлживымВ», чем благоприобретённая успокоенность без Влвысших мыслейВ». Вельчанинов снова возвращается к поверхностным светским связям и пустому никуда не направленному и не переживаемому глубоко настоящему своей прежней жизни. То же самое происходит и с его двойником, также не нашедшем внутреннего выхода и вернувшегося к исходной ситуации: муж, жена и любовник. У героев друг с другом были связаны утраченные возможности перемены.

В ВлВечном мужеВ» понимание ВлдругогоВ» даётся не за счёт усилия соотнести своё внутреннее время с временем другого человека, а происходит потому что герои изначально тАУ ещё до встречи находятся в одном психологическом времени и являются двойниками. Настоящего же ВлдругогоВ» тАУ свою дочь Лизу - Вельчанинов не смог понять и не смог спасти, ВлразминулсяВ» с ней во внутреннем времени; собственно, и догадываясь о нравственной причине её болезни и смерти зная что-то о её внутреннем мире, отношении к отцу и матери, он не старается выстроить её драматический психологический сюжет в прошлом; он не анализирует её чувства и просто делает её объектом применения планов счастливого спасительного будущего. На этом этапе подпольного человека Достоевского в качестве ВлдругогоВ» интересует только его же подпольный двойник; он сконцентрирован на самом себе. Опять же через его любовь к Лизе должно было быть прощено его прошлое. Важно, что прошлое может быть прощено, искуплено только через отношение к другому. Несмотря на странное выяснение взаимоотношений и даже предотвращённую Вельчаниновым попытку убийства, обида из прошлого не исчезла: при последнем свидании Павел Павлович отказывается пожать великодушно протянутую ему руку Вельчанинова. Двойник не может помочь вырваться из замкнутого круга подпольного времени, он сам всегда находится в том же временном измерении. Преодолеть инерцию прошлого, дать новое ощущение времени и жизни может только другое, по-иному переживающее время и ориентированное во времени сознание. Но для этого необходимо любовно проникнуть в это сознание и открыть себя ему, ощутить единство времени и полноту бытия.

Вместе с этим смотрят:

"Christmas stories" by Charles Dickens

"РЖзборник Святослава 1073 року" як лiтературний пам'ятник доби Киiвськоi Русi

"РЖсторiя русiв" - яскравий твiр бароковоi лiтератури

"Бедный человек" в произведениях М. Зощенко 20-30-х гг.

"Вальдшнепи" Миколи Хвильового. Проблеми iнтерпретацii й iнтертекстуального прочитання